Немолчащая совесть. Вспоминая жертв политических репрессий

Недавно силами Якутской епархии был реализован проект, посвященный жертвам политических репрессий советского периода. В рамках проекта школьникам в разных районах республики рассказывали о лагерях в Якутии, писателях Солженицыне и Шаламове, судьбах репрессированных. Проект этот реализовывался одновременно с новостями об исчезновениях табличек с именами репрессированных, открытиями новых изваяний Сталину. Такое странное время. О проекте нам рассказала монахиня Елизавета (Сеньчукова), заместитель руководителя миссионерского отдела Якутской епархии, участница проекта.

— В этом году исполняется сто лет со смерти патриарха Тихона Московского. Фигура известная. Во-первых, это был первый патриарх после долгого синодального периода. Напомню: во время Петра Великого патриаршество было отменено — Церковью управлял коллегиальный орган, Святейший Синод, действовал он от имени императора. И во многом из-за этого впоследствии Церковь сильно срос­лась с государством. Хорошо известный в Якутии святитель Иннокентий (Вениаминов) по этому поводу даже заметил о том, что нас (духовенство) осталось просто пере­одеть в чиновничьи костюмы. Так вот, в 1917–1918 годах прошел Поместный собор, и было принято решение восстановить патриаршество. Был избран Тихон — на тот момент митрополит Московский. У него был большой опыт служения в разных точках — на Аляске, в Литве, в Яро­славле. Отношение к нему было теплое. Но, как мы знаем, в то время уже начались систематические гонения на церковь. Патриарха Тихона несколько раз арестовывали, он был под следствием. Этим он подорвал свое здоровье и в 1925 году умер от сердечной недостаточности. В общем, он почитаемый человек и стал одним из первых новомучеников. А это такой особый чин святых, которые пострадали в советский период.

И вот по случаю столетия его ухода на общецерковном уровне было решено, что во всех епархиях нужно провести какие-то памятные мероприятия. И мы стали думать. В итоге по благословению и под общим руководством архиепископа Романа написали проект на конкурс Фонда президентских грантов по направлению «Сохранение исторической памяти». Проект назвали «Немолчащая совесть народа: памяти святого патриарха Тихона Московского и всех жертв политических репрессий». В центре внимания были не только новомученики, но и другие пострадавшие от репрессий. Ситуация гонения на людей за их убеждения ненормальна сама по себе. И вообще, люди, оказавшиеся в этих лагерях, пусть даже они были виновны, не должны находиться в бесчеловечных условиях.

— Из чего состоит проект?

— В нем несколько частей. Проект рассчитан на школьников. И первая его часть — это просветительские встречи, лекции и беседы со школьниками. По географии, как ни странно, у нас был упор на Арктику. Но мы, в общем-то, были не против, чтобы во всех районах состоялись встречи. На территории Якутии было довольно много лагерей. Но оказалось, что мало кто о них знает. Мы разослали по районам подготовленные нами методички, обратились к местным священникам, чтобы они провели мероприятия, к волонтерам, педагогам; ездили и священники из города. Всего охватили более пятнадцати районов. На каждом нашем выезде было примерно от двух до пяти встреч.

— Как договаривались со школами? Все ли шли навстречу?

— Это зависело от того, какие персональные отношения у священников со школами. Например, мы были в Чокурдахе. А туда во время войны попало много вынужденных переселенцев из Чурапчи. Несмотря на это, там не очень знакомы с этой трагедией. Так вот координатор проекта иеромонах Тихон (Воробьев) пришел в одну из школ с предложением о встрече. Ему ответили: «Зачем это нужно?» Но в итоге встретились, рассказали. Такого, чтобы просто отказывали, не было. Но несколько раз приходилось проводить встречи не в обще­образовательной школе, а где-нибудь в клубе или воскресной школе. Бывает, что просто не понимают, о чем мы собираемся рассказывать. Допустим, в Чурапчинском улусе как-то этой темой не заинтересовались. Навязываться мы не стали.

— О чем вы рассказывали? И откуда брали материалы для встреч?

— Мы подготовили методические материалы: сделали презентацию, посвященную именно гонениям на церковь и в которую вплетены рассказы о жизни нескольких исторических личностей из священников. Помимо Тихона, например, рассказали о священномученике Евгении (Зернове). Он в Якутии довольно сильно почитается, начинал служение на территории Ленского района. Прошел лагеря,  во время последней ссылки был обвинен в контрреволюционной агитации и расстрелян в 1937 году.

Также показывали фото­графии репрессированных из следственных дел, иногда рассказывая подробно, иногда упоминанием. Или вот, например, показали фотографию царской семьи, а сразу следом снимок стены Ипатьевского дома. Производит впечатление. И, конечно, рассказывали об отдельных репрессированных.

Еще мы подготовили большой материал с рекомендациями по литературе и цитаты. Там много Шаламова, еще «Реквием» Анны Ахматовой, а из околоцерковной литературы известная полудокументальная повесть «Отец Арсений», где описан своего рода собирательный образ священника, прошедшего через лагеря.

— А Александра Исаевича?

— Конечно, о нем мы упоминали. Но у него просто тексты сложнее.

— Конечно. Но даже те, о ком рассказали, оказали довольно сильное впечатление, особенно на младших школьников.

— Да, мы очень бо­ялись, что дети вообще не поймут то, о чем мы рассказываем. Но оказалось, что они понимают и им интересно. Они давали хорошую обратную связь. У нас были подготовлены анкеты с вопросами для них. Где-то ответы были односложными, но встречались и попытки анализа. Например, был такой вопрос: «Почему были гонения на верующих?» И вот один из ответов был таким: «Наверное, потому что церковь связывали с имперской властью». Вполне себе серь­езный ответ. И повторю: большинство ребят говорили о том, что никогда не слышали о репрессиях.

— О каких-то фактах лагерной жизни не рассказывали?

— Рекомендовали читать Шаламова. Но, конечно, немного рассказывали и сами.

— А о лагерях, которые находились собственно в Якутии?

— Конечно, в первую очередь. Рассказывали об этом много. Например, в Усть-Майском районе было восемь лагерей, один из них женский. Во многих из тех мест, где добывают золото, зарабатывая деньги, ранее были лагеря. И, к сожалению, там тоже почти ничего не знают об этой истории. В Алдане рассказывали об известном местном лагере «Васильевка».

Интересная история в Момском улусе. Там у нас постоянный священник, местный уроженец. Он сам сын репрессированного и очень почитает новомучеников. Своими руками поставил часовню в память о царской семье. И он, конечно, очень воодушевился проектом, собирается продолжать рассказывать о репрессиях. Даже какие-то записи своего отца поднял. А там, в Момском районе, были урановые рудники.

Еще упомяну о Черском. Там, кажется, на централизованном уровне занимаются сохранением памяти о репрессиях. Там совершенно шикарный музей, посвященный ГУЛАГу, как я знаю. Там помнят о расстреле восставших заключенных в 1937 году. Местная православная община еще в девяностые годы поставила крест на месте расстрела, на «Кровавом» озере. А еще нашли по­именный список всех погибших и каждую субботу молятся за них. И это все низовая активность, никто сверху об этом не просил.

— А сколько длился проект?

— Четыре месяца. С февраля по май. Успели много. Работали прямо на износ.

— Но ведь были и другие части проекта.

— Да. Вторая и третья — это конкурс рисунков. Кстати, думаю, что именно эта часть зацепила экс­пертов из фонда, и мы получили грант. Поскольку тема детского творчества в такой сложной теме — это было интересно. Мы тоже тут не были уверены, боялись, что школьникам это «не зайдет», и в гранте написали скромное число: пятьдесят работ. Но в итоге нам прислали около ста. Это много.

— То есть вы приезжали и на местах говорили, что помимо лекции будет еще и рисование по теме.

— Либо так, либо рассылали по школам методические материалы с предложением сделать рисунки. И, в общем-то, из рисунков видно, если они нарисованы тут же после лекции. Расскажу об одной работе-победительнице. В Тикси лекция прошла в рамках урока истории. А в Тикси есть кладбище политссыльных. И учитель там очень увлеченный. В итоге трое ребят нарисовали по горячим следам буквально на обрывках бумаги, и работа одной девушки — на тетрадном листе — заняла призовое место.

А после конкурса был еще и третий этап — это выставка рисунков. И не­ожиданно она имела успех. Никто этого не ожидал. На само открытие пришло много людей, потом специально студенты АГИКИ приходили. Далее у нас выставку в Дворец детского творчества попросили, а теперь в Доме дружбы народов.

Не для галочки, в общем.

Да. Хотя я очень переживала. Боялась, что тема не очень популярна. Но, например, преподаватель из АГИКИ нам сказал, что это просто шикарный метод проработки темы, связанной с так называемой трудной памятью. А завершением проекта стал выпуск альбома с рисунками. Попали туда большинство присланных работ. Но самое приятное — это, конечно, то, что детей зацепило.

— Будет проект иметь какое-то продолжение?

— Уже упомянула, что в Момском местный священник продолжит рассказывать. В Мирном на базе православной гимназии также собираются продолжить эту тему. А где-то не будут.

— Опять-таки ближе эта тема, наверное, тем, у кого были репрессированы родственники. У кого-то из организаторов есть такие истории?

— Могу рассказать свою историю. В семье было несколько репрессированных. Например, был один из дальних родственников по моей еврейской линии. Он был военным летчиком, попал в плен. После побега из плена оказался в лагере.

Еще есть другая дорогая мне история. У прабабушки была тетка, и был у нее муж — старый большевик. Они были родом из Запорожской области. Так вот, когда он уже был в Москве, начался голод, не тот, который голодомор, но еще до этого. Там было сразу несколько неурожайных годов. Начался отъем запасов у крестьян. Тогда этот большевик, Никита Куликов его звали, взял к себе в Москву с Украины свою племянницу — мою прабабушку. Тогда он возглавлял главное управление солевой промышленности, был кандидатом в члены ЦК, в общем, большой начальник. Но в 1938 году его забрали. Припаяли, кажется, вредительство. Причем за него вступался даже Микоян, но ничего не помогло. Посадили. Был в лагере в Норильске. Просидел до 1955 года. А освободившись, прожил чуть больше года. Это такая наша болевая семейная история. Его реабилитировали, кстати.

Не знаю, каким чудом не попали под репрессии члены его семьи. Хотя там было «семейное» продолжение. Его племянницу Марусю (ту, что моя прабабушка) вызвали и потребовали отречься. Она очень добрая была и при этом такая идейная комсомолка. Она сказала, что не будет и вообще, что это какая-то ошибка: дядя — порядочный человек. А дальше происходит удивительная вещь. Внезапно вся ее комсомольская ячейка вступается за нее. И репрессивная машина отступила. Эта история лично для меня, с одной стороны, очень положительная, а с другой — очень трагичная. Думаю, если бы по всей стране было такое сопротивление. Хотя бы такое.

— Да, об этом и Солженицын писал, что почти никто не сопротивлялся и не вставал на защиту арестованных.

— Конечно, все боялись. Были запуганы. Но вот если бы, повторюсь, на низовом уровне было больше такой отваги, которая, в общем-то, требует от человека простой порядочности. И еще есть пара семейных историй. Другой мой дальний родственник был сослан за то, что у него нелегально собиралась еврейская община. А поселили его со священником. В итоге оба умерли от голода, не отказавшись один от кашрута, другой — от постов. А на гнилой капусте долго не протянешь. Еще была такая парадоксальная история. В Москве мой прадед у себя дома очень громко при соседях и других лицах ругал Сталина. Тридцатые года. Крыл его по полной. К нему даже участковый приходил и взывал его к сознательности. Но его в итоге не тронули. Почему, не знаю.

— Вот упомянула о вожде народов. Вообще, удивительно, что такой проект появился сейчас. Тем более получил грантовую поддержку. Вроде способствуют сохранению памяти о репрессиях, и в то же время появляются новые памятники Сталину. Или снимают таблички с домов с именами репрессированных. Что можешь сказать на этот счет?

— Сейчас, как мне кажется, есть тенденция ориентации на твердую руку, централизацию — в сложные времена живем. Вместе с тем думаю, что достаточно часто тут еще идет такая опережающая политика исполнителей. Например, я не уверена, что снятие табличек с именами репрессированных — это какая-то

централизованная политика. Далее у нас есть культ Великой Победы. И в юбилейный год, может, некоторым образом это усилилось. Хочется очиститься от негативных воспоминаний. Такой тут еще момент. У нас в целом не проработано то, что называется трудной памятью. У нас все время какие-то крайности. Взять тот же «Мемориал». У них действительно есть «косяки», когда записывают в репрессированных всех осужденных. Но ведь там были и реальные уголовные преступления.

По поиску материалов по репрессированным вроде нет особых проблем. Здесь в местном архиве ФСБ такие документы поднять можно. Один из моих коллег по проекту уже раньше обращался туда за информацией о пострадавшем в Якутии священнике — никаких препонов не чинили. Поэтому, наверное, все зависит от конкретного места или конкретного начальника. И насколько активна общественность. Например, та давняя резонансная история с бюстом на территории «Алмазов Анабара». Я понимаю, то была личная инициатива руководителя.

— Да, я был на открытии в канун 9 Мая. Для ветеранов появление памятника, казалось, многое значило.

— Конечно, и было много искренних сторонников идей. Даже вот в моей семье, несмотря на приведенные рассказы, диссидентов не было. Когда прапрадед вернулся из лагеря, он пытался доказать племяннице то, до чего Сталин довел страну, но она ему отвечала, что окружение было спорное и так далее. Вообще, вот что хотела сказать: считаю, что фигуру Сталина не стоит ни обе­лять, ни демонизировать. Это просто одна из исторических фигур.

— Если закончить про проект. Были ли аналоги? Интересовались или ориентировались на какой-то из них?

— Проекты, посвященные новомученикам, безусловно, были, и сейчас их тоже хватает. Другое дело, что они редко выходили за пределы церковной ограды. Мы же работали со школами, вышли с нашей выставкой за пределы епархии. И главное, сумели привлечь очень разноплановую публику. То есть целевая аудитория оказалась шире, чем мы предполагали и планировали.

— Спасибо за реализацию такого важного в наши неоднозначные времена проекта.

И. БАРКОВ