Сергей Потапов: «Работаю над мгновением»

Сергей Потапов — человек, без которого нельзя представить театральный мир Якутии. Да и не только, поскольку он один из самых востребованных театральных режиссеров, которого без перерыва зовут в разные регионы и страны. Что порой вызывает недовольство местных театралов: уезжая, он как будто обделяет нас. Однако скоро предстоит неделя, когда Потапова хватит всем: в честь юбилея режиссера в Якутске пройдут мероприятия под общим названием «Потапов-фест». Давайте перед этим поговорим с Сергеем Станиславовичем, вспомним хотя бы малую часть событий, связанных с ним. Всего Потапова, конечно, объять в одной газетной статье невозможно.

НА БАЯН НЕ ВЗЯЛИ

— Сергей, у тебя в детстве были какие-то шаги в сторону театра? Ну, там, самодеятельность, кружок драматический?

— Нет. Самое близко соприкосновение со сценой в те годы — это хореографический кружок. Туда пошел после того, как меня не приняли на кружок баяна: оказалось, я не обладал достаточно хорошим слухом. Так что выбор у меня сузился между шашками и танцами. Выбрал последнее. Никаких выдающихся достижений не было, но куда-то ездили, выступали.

— Ну и как с такими установками ты пришел к театру?

— Я захотел стать актером и поступил в Респуб­ликанский колледж культуры. Во время учебы мы уже играли в Саха театре.

— Всегда хотел узнать, какие роли ты исполнил как артист. Вспомнишь?

— Какие у студента мог­ли быть роли? Мелкие, эпизодические. И всегда доставались роли такие, знаешь, байский сынок, третий слева бандит, в общем, нечего вспомнить.

— Но зато в то время к тебе пришло желание стать режиссером?

— Да. Нам тогда постоянно давали задание поставить какой-нибудь этюд на заданную тему. Однажды дали тему «Родительский день на кладбище». А я даже не знал, что это такое, у нас же не принято ходить на кладбище. Ну, разделили по группам, я в нашей начал расставлять, придумывать. Сыграли. Преподаватели молчат, а там наш народный артист Ефим Степанов был, спрашивает: «Кто ставил?» Потом пожал руку, поздравил. И через некоторое время подумал, что в этом, может быть, мое будущее. Решил уехать учиться в ГИТИС. И знаешь что? Одним из первых заданий было поставить этюд «Родительский день». Тогда точно решил, что, видимо, мне судьбой определено быть режиссером.

 

МОЙ УЧИТЕЛЬ МАРК ЗАХАРОВ

— Ты учился в мастерской Марка Захарова. Расскажи, какой он был?

— Он никогда не повышал голос. Всегда спокойный, ровный. Умел увлекать, настраивать. У меня были моменты, за которые он мог меня отчис­лить. А отчисляли легко, после первого семестра у нас трех парней отчислили с мотивировкой «количество этюдов не перешло в качество». Но, видимо, мэтр углядел во мне что-то, прощал.

— Слушай, но он ведь был учителем для вас, человеком, который исправляет ваши ошибки. Как вы понимали, что он недоволен, если он всегда был ровный?

— Мы научились узнавать, когда наш мастер недоволен результатом работы. Он становился ироничным, и, когда у него менялась интонация, начинал говорить с мягким сарказмом, ты понимаешь: вот здесь что-то пошло не так. Но Марк Анатольевич не давил авторитетом. Он нам говорил: «Ребята, получайте удовольствие от того, что вы делаете. Если вы будете получать удовольствие от этого, то и люди будут получать удовольствие».

ЗАМЕНА ШЕКСПИРУ

— Твоя первая знаменитая постановка — «Макбет». Но не Шекспир, а Эжен Ионеско. Почему выбрал основоположника театра абсурда?

— Сначала я и хотел ставить по Шекспиру. Учился тогда на пятом курсе, это должно было стать моей дипломной работой. Я уже весь год находился в Якутске, работал. И выясняется, что Андрей Саввич готовит постановку «Ромео и Джульетта». Решили, что в один сезон ставить два произведения Шекспира как-то не совсем уместно. И тогда ко мне попалась книга Ионеско, мне по­нравился его «Макбет», так получился этот трагифарс. Да так, что номинировался на «Золотую маску». Возможно, были раньше такие случаи, но в то время то, что дипломную работу студента выставили на «Золотую маску», произвело большую шумиху.

ПОЧЕМУ СПЕКТАКЛИ УМИРАЮТ?

— Жалко, что «Макбет» больше не ставят в Саха театре. Почему некоторые спектакли снимаются с репертуара?

— Я и сам задаюсь этим вопросом. Ведь то, чем я занимаюсь, быстротечно. Фильмы сохраняются на пленки, они потенциально бессмертны. А спектакли умирают. Есть много причин, почему так происходит. Уходят актеры, занятые в этом спектакле. Или по каким-то причинам спектакль долго не ставится, а в это время актеры разучивают новые роли, в итоге текст той пьесы забывается. Разрушаются декорации, проходит актуальность.

И вот получается, что я занимаюсь чем-то эфемерным, тем, что исчезнет после меня. Я думал над этим, пришел к выводу, что надо работать ради мгновения. Каждый спектакль уникален, каждый показ не похож на вчерашний, артисты ведь не роботы, чтобы точь-в-точь повторять действие, реплику.

ПОИСК ПРАВДЫ

— Сергей, ты относительно недавно ставил в Театре малочисленных народов Севера спектакль по рассказу Акутагавы Рюноске «В чаще». Общая канва постановки сводится к мысли, которая сейчас довольно часто повторяется: «Всей правды мы никогда не узнаем». Что подвиг­ло тебя исследовать эту тему сейчас?

— Знаешь, я несколько раз замечал странный феномен, когда несколько человек, рассказывая одну и ту же историю, дают очень разные описания. Три человека, непосредственные участники события, рассказывали мне совершенно разные версии. Это показалось любопытным. Я тогда уже работал с Театром малочисленных народов, и идея соединить японскую классику с северной эстетикой мне показалась удачной.

— И ты утверждаешь, что правда может быть скрытой ото всех? Ты ведь мог сделать этот детектив менее загадочным.

— У меня, если помнишь, в конце жужжание насекомых, шум ветра. Возможно, правда может не открыться человеку, но природа точно знает, что произошло. Правда — она есть, ее точно знает окружающая среда. А человек... у него всегда своя версия.

— Про интерпретацию своей версии ты говорил в постановке «Мой друг Гамлет»?

— Да, в спектакле «Мой друг Гамлет» я отталкивался от фразы Гамлета о том, что его друг Горацио — лучший из людей. Если предположить, что рассказчик всей истории о принце Датском — не Шекспир, а юноша, друг покойного принца, то как бы это выглядело? Сейчас очень много информационного шума, у каждой новости есть свой интерпретатор. Можно ли каждому из них верить? Тем более ситуация стала еще изощреннее, когда появились инструменты ИИ. Поэтому прием «ненадежный рассказчик» сейчас как никогда актуален.

РЕГИОНЫ ХОТЯТ СОХРАНИТЬ ЯЗЫК

— Ты довольно часто ездишь ставить спектакли в разные регионы, страны. С чем приходится сталкиваться, чего на якутской сцене не бывает?

— В другом месте все другое. Актеры, условия, сцена. Но есть одно, что сильно отличается: во многих национальных театрах режиссеры вынуждены ставить свои спектакли на русском языке. Просто потому, что родной язык находится в бедственном положении. Во многих регионах есть движение в сторону возрождения нацио­нального языка, но прямо сейчас печальная ситуация там, где живут малочисленные народы.

Например, когда я договорился ставить «Макбета» в Калмыцком театре, руководителем театра Борисом Манджиевым было принято решение перевести Шекспира на калмыцкий. Текст перевела народный поэт Калмыкии Вера Шуграева. И некоторые молодые артисты учили свои тексты наизусть, артисты национального театра не знали свой родной язык. Но, знаешь, уже во время спектакля было видно, как они говорили по-калмыцки — без всякого акцента, как будто всю жизнь говорили на родном языке. Проснулась какая-то генетическая память.

— Но раз театр национальный, то как в репертуар попадает постановка на русском?

— Мне один худрук театра говорил: «У меня план такой же, как у Русского театра: за сезон у нас должно быть столько же зрителей, как и у них. А зритель, если не знает языка, куда он пойдет?» Они выполняют план, ставят на родном языке и на русском, тематика национальная. Не везде так, вот у татар и башкир в плане сохранения национального языка все хорошо.

— Помню, ты ставил спектакль «Оборотень» в эстонском театре. Как обстоят дела с языком там? Вообще, расскажи о постановках за рубежом.

— У эстонцев с языком все хорошо. Все актеры прекрасно говорят на родном языке. Кстати, тамошняя русскоязычная молодежь прекрасно владеет двумя языками. Новости о том, что некоторые люди имеют неприятности с изучением местного языка, — это не про молодежь, а про тех, кто живет там с советских времен, но состарились и уже не способны учить языки. В старости языки не даются.

Кроме Эстонии я много ставил в Казахстане, семь постановок у меня там было. Казахи — молодцы, восприимчивы к новому. Например, в Астане я ставил «Вишневый сад» Чехова. «Вишня» по-казахски «шие», так назвали спектакль. У меня там Раневскую играла молодая девушка. Обычно это роль возрастная, было необычно. В то время в казахском обществе широко обсуждалась проблема экспансии китайского бизнеса. И тема замещения старого, приход лопахиных с новыми правилами жизни срезонировали с нашей постановкой. Мне потом казахские коллеги рассказывали, что в театральной среде появился термин «допотаповский период». Так что работал довольно плодотворно.

— Тебя приглашают только в национальные театры?

— Да я бы так не сказал. В прошлом году в Петербурге, в театре «Балтийский дом» состоялась премьера по киноповести Василия Шукшина «Калина красная». Был тепло встречен, получил много номинаций на питерском фестивале «Золотой софит»: «Лучший спектакль», «Лучший режиссер», «Лучший художник», «Лучший актер». Но ничего не получили.

— А что за страсть у тебя такая — фильмы на сцену приводить? «Бал шутов» Бергмана, «Ворота Расёмон» Куросавы, «Калина красная» Шукшина?

— Каждый раз свои резоны были. Но в основном потому что мне понравилось, захотелось. «Калину красную», после того как предложил «Балтийскому дому», три года согласовывал с правообладателями, вот как я загорелся. Просто прочитал киноповесть, и она мне показалась очень сильной в энергетическом плане, очень современной. В фильме очень много от самого Василия Макаровича, который играл Егора Прокудина. У меня его играет Дмитрий Гирев, тогда он был актером Александринского театра, а после этой роли остался в «Балтийском доме». Кино — это одно, на сцене — чуть другое. Опять же, разные эпохи, все это влияет.

О ЦЕНЗУРЕ И САМОЦЕНЗУРЕ

— Хорошо, а какие еще бывают особенности?

— Культурные отличия есть везде, это всегда надо учитывать. Например, в мусульманских странах есть темы, к которым надо подходить тонко. Но никогда не было неразрешимых ситуаций, всегда можно найти тонкий способ разрешения, подобрать подходящий инструментарий.

— О, я как-то не думал об этом, оказывается. Расскажи какой-нибудь конкретный пример.

— Есть забавный случай. Как-то ко мне подошла одна актриса молодая, говорит: «Сергей Станиславович, я из верующей семьи, мои родители не поймут, если я выйду в этом наряде. Можно мне юбку подлиннее?» Я успокоил ее, сказал, что проб­лем не будет. Потом нарядил ее в хиджаб, полностью закрытый. Она вновь подходит: «Сергей Стани­славович, это же моя первая большая роль, а кто меня в таком виде узнает?» Ну это шутка была, конечно, мы там нашли компромисс.

— А часто бывает так, что актер отказывается играть какую-то конкретное действие? И есть ли какая-то цензура, из-за которой приходится отказываться от замысла?

— Не часто, но бывает. Бывает, роль человеку противна по его этическим соображениям. Ну я сам не всегда могу согласиться с автором. Времена разные, эпохи меняются, с ним меняется мораль. Вот ты замечал, что Едлин у меня предстает как главарь террористов, вербующий молодежь? А ведь с точки зрения той власти это так и было. И, когда мы обсуж­дали роман на худсовете, в оригинальном тексте было куда жестче, там эти мальчики все время предлагают убивать людей. Перечитай Эрилик Эристина, там действительно описывается другое время. По­этому приходится заниматься самоцензурой. Не все соответствует времени, ситуации в стране. Но вместе с тем это дает толчок к поиску, что часто дает интерес­ные результаты.

О СОЦРЕАЛИЗМЕ

— Мне кажется, или ты в последнее время действительно часто обращаешься к жанру соцреализма? Те же «Марыкчанские парни» или «Клятва. Коркин» в стиле производственной драмы?

— Видимо, старею, вон, юбилей собираюсь отмечать. На самом деле «Марыкчанских парней» мы ставили к юбилейной дате писателя, и «Коркина» тоже, к празднованиям в честь Коркина ставил. Заказчики и зрители постановки помнят советское время, я подумал, что будет интересно вспомнить формат, популярный в прошлом.

Сценарий писал молодой писатель Утум Захаров, я ездил в Чурапчу, изучал биографию тренера, историю жизни. Действительно, он был новатором своего времени, изучал физику отдельных мышц, подбирал оптимальный рацион. В те времена это было совсем неочевидно. Для работы над эпизодами с борьбой отправил артистов к настоящим борцам, они тренировались. В итоге зрители думали, что мы в спектакле привлекли профессиональных борцов.

— Да, я сам, сидя в зале, доказывал обратное, говорил: «Смотри, в валенках — это Лавернов! А Пинигин — это Менкяров!» Мощные сцены были! А почему ты сделал антигероем работника культуры? Или был прототип?

— Ну это внутренняя шутка. Это ведь не секрет, что есть такое явление, когда минкульт соперничает с минспортом. И ведется эта конкуренция с давних пор. А без антагониста спектакль получался плоским, простая линия от успеха к успеху. Так что прототипа не было, злодей из культуры придуман в угоду сюжету.

ПЛОЩАДНАЯ ПОСТАНОВКА

— Сергей, а сколько у тебя постановок?

— Это вопрос, на который невозможно ответить. У меня ведь не только спектакли есть, еще площадные постановки, ставил концерты, разные мероприятия. А фильмы? И какие из них считаются постановками, какие нет? С юбилейными мероприятиями выйдет буклет, в котором будут названы 50 моих работ. Но театральных работ у меня больше сотни, точнее не скажу.

— Не могу не вспомнить о твоем первом площадном представлении. Какой шум поднялся, когда ты олонхосута вывел на велосипеде! Давай вспомним, как это было?

— Да, почти 20 лет назад это было, Ысыах олонхо на моей родине, в Сунтарском улусе. Когда готовился к этой работе, гуляя вдоль озера Сунтар, вдруг увидел домик, стоящий на отшибе. Над ним как будто висит велосипед. А это, оказывается, антенна телевизионная, самодельная, и там реально два велосипедных колеса вмонтированы.

Меня зацепила идея — рассказ о том, как олонхосут приезжает на пустое место на велосипеде, сзади у него огромный мешок, оттуда по мере исполнения тойука возникает Срединный мир. Там меня реквизиторы не совсем правильно поняли: я сказал «старинный велосипед», они сделали странный, а народ посчитал, что это клоунский велосипед... Ну и пошла шумиха. Это было открытие, а на закрытие я докончил свой рассказ: в конце там стоит домик, над ним антенна из двух колес... Местные поняли мою задумку, ну а остальным логичное объяснение уже скучно обсуждать.

Вообще, такие площадные действия, начатые Андреем Борисовым, у нас в Якутии обрели собственный стиль, стали отдельным течением. Сейчас большое мероприятие без повествовательного действа уже и не представить.

ЧТО БУДЕТ НА ЮБИЛЕЕ

— Итак, юбилей. Что планируется?

— Начнется с ретроспективных показов моих фильмов в кинотеатре «Лена», с 4 до 12 декабря. В разных театрах, с которыми я работал, покажут мои спектакли: 11 декабря в Театре малочисленных северных народов покажем «Һуума», 12-го в Саха театре сыграем «Мазары», 12 и 14 декабря — «Киристэпиэл» в Театре эстрады, 13 декабря — в Саха театре «Кынчарҕаннаах харахтаах кырыылаах сутуруктаах Кыыс Кыыдаан бухатыыр» («С грозными очами, с острым кулаком девушка-богатырь Кыыдаан») — это пластический спектакль, я его впервые ставил у себя на родине в Сунтаре.

— Похоже, твоих поклонников ждет настоящее пиршество! А что-то новенькое будет в скором времени?

— После Нового года хочу поставить «Семь самураев» по фильму Акиры Куросавы.

— Опять по кино?

— Получается, что так. Просто тема «путь самурая» сегодня очень актуальна.

Егор КАРПОВ

Фотографии автора и предоставленные собеседником