Ты всё неправильно понял! (Расшифровка ребусов Потапова)

В недавнем интервью, взятом у Сергея Потапова, был вопрос, который не вошел в этот большой материал: «Не обидно ли, когда заметная часть зрителей уходит с постановки, не угадав скрытый смысл, заложенный вторым слоем?» Потому что мастер вместо развернутого ответа буркнул: «Разжевывать и класть в рот не хочется». Что ж, возьму роль разжевывающего на себя, потому что мне порой бывает обидно, когда сидящий рядом видит только то, что на поверхности. Сразу дисклеймер: это мои догадки, а не объяснение режиссера. Те, кто думают, что банан — это просто банан, могут сохранить это убеждение и после прочтения этого длинного спойлера. Под анализ попали только четыре постановки, всю театральную работу режиссера — сотни постановок — охватить нет никакой возможности.  

«Мой друг Гамлет»

В этом спектакле Потапов откровенно дурачит своего зрителя и разгадку прячет почти в самом конце постановки. Но, поняв суть, понимаешь, что и само название спектакля буквально кричит об этом. Театрал (а на Потапова, конечно, целенаправленно ходят эрудированные театралы), впервые услышав название «Мой друг Гамлет», сразу же ловит аллюзию к пьесе Юкио Мисимы с провокативным названием «Мой друг Гитлер». И, конечно, выстраивает примерную канву — постановка о дружбе и предательстве, о чувствах и прагматизме. Но, усевшись перед сценой, зритель сразу ввергается в хаос из множества несвязанных между собой образов, которые сыпятся со скоростью клипового монтажа. Китайский боевик, индийский рок-н-ролл, милитаристский плакат, скверный анекдот — всё смешивается, и сам текст Шекспира, близкий до цитирования к оригиналу, превращается в глумливый рассказ.

И только когда Горацио выходит после знаменитой сцены монолога с черепом Йорика, приходит понимание — это рассказ Горацио! Это история, рассказанная студенческим корешем Гамлета, который обещает рассказать «незнающему свету, как всё произошло». В пьесе Шекспира Потапов внес только одно допущение — безликого конфидента превратил в рассказчика и наделил его характером. Если в пьесе Шекспира Горацио — это безликий персонаж, функция которого была в том, чтобы Гамлет выговаривался кому-то конкретному, то в спектакле Потапова это человек, который рассказывает о том, «как все это было на самом деле». При этом Горацио выпячивает свою роль (вспоминаем плакат — он же себя видит эдаким Брюсом Ли), описывает и друга, и всю его семью утрированно гротескно, некоторые события рассказывает увлеченно, а те, которые ему не интересны, наспех: «а Офелия такая к речке и — бульк! — утопла».

Таким образом, «Мой друг Гамлет» — это постановка не о внутреннем конфликте, не о предательстве. Это памфлет, основанный на приеме «ненадежный рассказчик», и показывает воздействие такого современного явления, как «фейк-ньюс». Интерпретация вместо факта всегда искажает реальность, вот что говорит эта постановка Сергея Потапова. 

«Сын вечного неба Василий Манчаары»

Тут скрытого ничего нет, всё как показано, так и есть. Но многих смутил, а то и возмутил выбор актера на главную роль. Роман Дорофеев — Манчаары? Наверное, девять режиссеров из десяти не взяли бы субтильного, невысокого Дорофеева на роль легендарного разбойника Василия Манчаары. Но вся постановка была построена на идее посмотреть на историю о Манчаары с другого ракурса. А именно разглядеть в легенде человека. Поэтому зритель, впервые увидев монументального персонажа в качестве заключенного, получает слом стереотипов. Мы видим не мифического боотура на белом коне, а замученного человека, который на протяжении спектакля мучается вопросом — как он дошел до такого состояния. На это же играет актерский выбор на роль антагониста. Дмитрий Михайлов — Чоочо? То есть с детских лет для нас Чоочо баай был человеческим воплощением абаасы Алаа Могуса, эдакого огромного, злобного монстра. А вместо него нам показывают подвижного, не лишенного обаяния мужчину средних лет, который ловчит, «подмазывает», но не карает и лютует.

Таким образом, персонажи в этой постановке специально гипертрофированно антимифичны. Ведь Манчаары, по воспоминаниям современников, был очень сильным и красивым мужчиной, но для усиления эффекта смещения Героя Сергей выбрал актера с мальчишеским строением тела. А Чоочо из дородного, деспотичного Господина разжалован в почти стройного, очень подвижного мужчину средних лет, который действует не как злодей, а скорее как плут. 

Меня эта постановка заставила выйти за рамки стереотипов, научила смотреть на забронзовевшие истины более пристально и с другого ракурса. 

«Марыкчанские парни»

2022 году, ранней весной состоялась премьера спектакля «Маарыкчаан ыччаттара» («Марыкчанские парни. Эпизод I: Пламенные сердца») от режиссера Сергея Потапова. Показ был приурочен к 100-летию автономии ЯАССР и к 130-летию автора, якутского классика, чурапчинского писателя Семена Яковлева — Эрилика Эристина. Спектакль был задуман как первая часть большой трилогии, но, видимо, две остальные части так и остались в планах — вмешалась проза жизни.

На первый взгляд, постановка относится к «датским» спектаклям — приуроченным к юбилейным датам, обязательная работа. Но даже в названии виден режиссерский энтузиазм — с чего бы обязаловку ставить, планируя аж в три эпизода?

Но и со второго взгляда спектакль выглядит «датским» — сюжет советского классика изобилует всем тем, чем нас перекормили еще во времена социализма. Мерзкие богачи, пламенные борцы за новый мир, пламенеющие лозунги из кумача и прочие прелести соцреализма. Однако...

Однако была деталь, которая цепляла, заставляла смотреть на знакомых персонажей по новому. Вместо плакатных героев, присущих соцреализму, режиссер сделал из персонажей живых людей. Коля Манасов — не только «пробудившийся пролетариат», а озлобленный от несправедливостей подросток, превращающийся в мужчину. Иван Чинарин — не чистый «пламенный большевик», но также и вербовщик в свою идеологию революционер с замашками диктатора. Наделив персонажей романа более глубокими характерами, Потапов показал канонические события не такими однозначными. И «белые», и «красные» не кажутся плохими и хорошими, не вызывают однозначного сочувствия ни те, ни другие. Сочувствие вызывают лишь матери, ставшие камертоном нормальности в охваченной безумием эпохе.

«Клятва»

Если в «Марыкчанских парнях» искушенный зритель сразу считывает слом соцреализма, поскольку видит и чувствует разницу между советским и потаповским прочтением, то «Клятва» многих заставила выйти из зрительского зала с растерянными лицами. Это снова было обращение к советскому театру! Причем в самом худшем его проявлении, в так называемой «производственной драме». Нет, эта постановка не о строительстве заводов, не о пятилетке, но многие элементы заимствованы именно из «производственного».

Сюжет строится вокруг легендарного тренера по вольной борьбе Дмитрия Коркина. Да, это тоже «датский» проект, приуроченный к юбилейным мероприятиям прошлого года, когда с большой помпой отмечалось 95-летие Коркина. Тренер с новаторским подходом начинает делать чемпионов. Ему противостоит антагонист, который убежден, что вместо спорта надо больше внимания и средств выделять культуре. Тут, конечно, все считывают шутку режиссера, который, будучи деятелем культуры, не понаслышке знает, что такое негласное соперничество между спортивными и культурными отраслями существует всегда, «берет сторону» спортсменов. Есть также защитник позиции Коркина — партийный функционер, болеющий за спортивные достижения республики. Тоже фигура достаточно реалистичная по форме и понятно, что комическая по содержанию — даже в советские времена партийные бонзы никогда не были активными героями на сцене.

...И все это совершенно отчетливо пахнет затхлым, унылым «совком» тех лет, когда в идеологию уже никто не верил, но машина пропаганды каждый год выдавала положенную порцию агиток, лишенных искры творчества. Да, в спектакле есть щемящие эпизоды семейной драмы утратившего веры ученика. Есть смешные моменты самолюбования антагониста, напутствия стариков. Со стариками, приехавшими посмотреть и благословить нового чудо-тренера, чувствуется явный перебор с сиропом, это отсылка к совсем уж дремучим пьесам 30-х годов прошлого века а-ля «ходоки у Ленина». Есть пафос клятвы борцов, триумфа победителей. И все это так по-советски! Зачем?

А затем, что все, что я описал, чувствует только один тип зрителя — более или менее искушенный театрал. Всем остальным эти довольно дозированные передергивания не будут заметны вовсе. Все, что рассказывается, им будет воспринято за чистую монету, за образец ностальгического, правильного пафоса по-советски. Потрафить двум категориям зрителей, показывая одновременно одну и ту же картинку, — это показатель мастерства.

Егор КАРПОВ