Тетя Таня...

Новости из телевизора вряд ли могут дать полное представление, чем живут наши мобилизованные в зоне специальной военной операции. Тем ценнее рассказы людей, знающих ситуацию изнутри, месяцами помогающих и поддерживающих ребят.

Волонтер из Нерюнгри «тетя Таня», которую порою в Луганске называли мамой, без бравады поведала о том, что видела своими глазами: о чем скучают ребята из Якутии, как плачут настоящие мужчины и почему курица не мясо.

«Как по возвращении домой вы физически и психологически себя чувствуете?» — разговор с Татьяной Кирилловой я начал с этого очень личного вопроса. С ней знаком давно, знаю Татьяну как творческого человека с активной жизненной позицией. Но не ожидал, что первым же вопросом заставлю ее расплакаться.

Татьяна КИРИЛЛОВА:

— С физическим здоровьем все нормально. А вот психологически требуется большая перезагрузка. Самое страшное, когда еще вчера ребята сидели у тебя за столом, много рассказывали о семье, доме, смеялись. Растворяешься в них, прикипаешь, а сегодня ты узнаешь, что кто-то не вернулся из боя…

Татьяна заплакала, но быстро взяла себя в руки. В Нерюнгринском районе ее знает едва ли не каждый. Десятилетиями участвовала в художественной самодеятельности, вела активную общественную работу. Из-за своих принципов и нежелания ими поступаться не раз попадала в немилость местных властей. С первых дней СВО стала собирать помощь нашим ребятам. А осенью 2023-го, выйдя в очередной отпуск, отправилась в зону спецоперации.

— Я хотела поехать помогать в госпиталь. Через Нерюнгринскую общественную организацию «Доброволец» отправила анкету на сайт волонтеров. Но ответа не дождалась. Потом объяснили: у меня нет «корочки» санитарки. Мыть полы, убирать за ранеными могу. Но что еще должна делать санитарка, действительно, понятия не имею. По моей просьбе Роман Михайлович (Щегельняк, глава Нерюнгринского района. — С. С.) обратился в Республиканский штаб помощи участникам СВО, после чего мне позвонил куратор из нашего опорника в Луганске. 23 октября приехала в Ростов, а оттуда на грузовике с гумпомощью добралась до места. Руководитель опорного пункта якутских волонтеров в Луганске сообщил, что буду поваром. «Нет, — говорю, — не помню, как готовить. Я семь лет дома бутербродами питалась, как дети из гнезда вылетели». К дочке приду — домашним покормит. Руководитель отрезал: «Будешь готовить». Думаю: «Господи, помоги мне вспомнить». И Господь помог. Я готовила три раза в день обеды из трех блюд, и почти никогда ни одно не повторялось: пироги, блины, перцы фаршировала… Ребята смеялись, что мою подачу хоть в рестораны выставляй. Полы мыла, убиралась и много разговаривала с бойцами.

Наш опорник в Луганске был открыт недавно. Узнав об этом, ребята из Якутии, прибывающие по делам в город, старались заглянуть сюда. Придут, встретят земляков, пожмут друг другу руки и болтают, как будто всю жизнь были знакомы. Им важно просто поговорить на родном языке.

Я была на постоянной связи с нерюнгринскими волонтерами из «ZoVа Севера», родителями бойцов из нашего района. Но обычно в опорник приходили ребята саха. Видимо, им просто не хватает языкового общения. Смотрела на них, и сердце сжималось, а нужно быть веселой, чтобы они ожили, оттаяли… Часто к нам приезжали ребята из госпиталя, ждали результаты медицинской комиссии. Обычно для этого они должны снимать жилье, а там дорого. По возможности мы селили всех в опорнике.

 — Сколько человек в день вам приходилось кормить?

— Вообще, моя задача была накормить волонтеров. До Нового года нас было шестеро, остальные работали в госпиталях, а в январе осталось трое. Мы скидывались на продукты, но я всегда готовила минимум на 10–15 человек. Постоянно на базе мы находились с руководителем Георгием Борисовым и иногда докладывали свои деньги на питание приезжающих бойцов. А порою в день проходило 30–35 человек. Бывало, провожу через подвал к их машинам, поднимаюсь в столовую, а там снова группа сидит. Я не пойму: это те же через центральный вход вернулись или новые пришли? А они смеются: новые, но мы же все на одно лицо. Нет, не на одно. Просто все в одинаковой форме, а у меня уже в глазах рябило. Бывало, по три дня из опорника не выходила: в подвале вода и кухня, наверху — столовая. И вот с утра до ночи с ведрами и кастрюлями туда-сюда по крутой лестнице. Порою беру ночью ключи от калитки, а уже комендантский час. Ребята: «Вы куда, тетя Таня?». А мне нужно пять минут хотя бы по переулку пройтись, чтобы дух перевести.

В Луганском опорнике, где Татьяна была хозяюшкой, ей приходилось выполнять любую работу. Но, пожалуй, главное, что сама она выделяет — это психологическая поддержка наших ребят.

— Там нужны психологи. Парни столько пережили, что порою им просто нужно выговориться. Один танкист саха рассказывал, что к ним приезжали психологи — парень с девушкой. Он два дня прожил у нас в опорнике. Я занимаюсь делами, а он рассказывает, рассказывает, мы общаемся. Говорит, что ему стало намного легче. А те психологи просто протестировали парней и уехали. Иногда приходилось выводить ребят на слезы, чтобы выговорились. Вот двое взрослых мужчин, не буду называть их позывные, после ранения были в страшной депрессии, что не уберегли своих товарищей, что есть убитые и раненые. Говорю: «Плачьте, мужики. Кто сказал, что мужчины не должны плакать?». У женщин меньше инсультов и инфарктов потому, что мы плачем. А мужики всё хотят держать в себе. У одного слезы по щекам покатились, а второй, как ребенок, расплакался. Но им стало легче. Я не говорила с ребятами о боях, а лишь о доме, семье. Один взрослый мужчина рассказал, что в детстве потерял маму. Я тоже росла без мамы. После беседы подошел, обнял и говорит: «Можно, я буду вас звать мама Таня?»…

— Татьяна, вам помогали ребята?

— Они очень поддерживали друг друга. К нам после ранения попал парень с позывным «Хомяк». Он из Хандыги, очень хорошенький мальчишка. Говорю: «Тебе 26 лет, а я тебя хомяком буду, что ли, звать? Как твое имя?». «Захар». Они имена даже свои забывают, обращаются только по позывным. Говорю: «Коля, Вася», а они в растерянности. Пальцем показываю: «Это к тебе». Захар тоже после ранения, но руки целые. Застилал постели ребятам, которые сами не могли это сделать. Пете из Депутатского оторвало пальцы. Захар ему голову мыл. Я от умиления чуть не плакала, а вынуждена была улыбаться и шутить. Ребята ходили со мной за продуктами на рынок. У меня огромный рюкзак килограммов на 30–40. Захар взялся его нести. У него в ноге зашевелились осколки, он за дерево схватился. Говорю: не надо мне таких помощников, чтобы у вас там осколки что-нибудь порезали. Так что тяжелая физическая работа была на мне. А посуду помыть, прибраться — это парни всегда пожалуйста. Они настолько добрые, и все с юмором — это, наверное, их и спасает. Когда мы привозили гуманитарку, познакомились с бойцом из Кобяйского улуса. Рассказывал, что, когда убегал от вражеского дрона, залег и положил на себя какое-то срубленное дерево. После сброса руки, ноги в разные стороны разлетелись. Думал, что оторвало. Потом пошевелил конечностями — работают. И все это рассказывает со смехом, как какой-то анекдот. Самая моя большая боль — это «Т…» (все позывные редакция решила не обнародовать) из Таттинского улуса. Познакомилась с ним тоже, когда отвозили гуманитарку. Уже ноябрь, а он выходит в фасонистой панаме. Рассказал, что своих оставил в Ытык-Кюеле и поехал на заработки в Якутск проводить свадьбы и корпоративы. Мечтал открыть свой ресторан. (Татьяна замолчала). Он настолько позитивный, открытый, все время ходил тихо пел какую-то заунывную якутскую песню. Я его Колясиком называла. Спрашиваю: о чем ты поешь? Оказалось, что это старинная якутская песня воинов. К нам в опорник он потом попал после госпиталя. Говорил, что раньше был очень шебутным, а теперь пересмотрел все ценности. Мы только открыли опорник, и кроватей было еще мало. Я согнала одного парня, сказала, что здесь будет лежать раненый. Колясик лег и говорит: «Я лежу на кровати и уже счастлив». Все время фотографировал мои блюда и выставлял у себя в статусе и что-то по-якутски комментировал. Потом к нему приехала жена, и они сняли квартиру. Там мой Колясик повздорил с товарищем, к ним приехала комендатура. Заехал к нам в опорник с командиром. Я в слезы: он же не на службе был, а в реабилитационном отпуске, у него отпуск до 29 декабря, а сегодня только 2-е. Но он проштрафился, а приказы не обсуждают, и Колясика отправили на передовую. Был штурм, 10 декабря он погиб. Тело пока не могут забрать, потому что территория простреливается. А как мы с ним мечтали о том, что или он в Нерюнгри приедет, или я в Якутск, и мы вместе проведем какую-нибудь свадьбу.

«ДОСТАТОЧНО МЯСА, КАРТОШКИ И ВОДЫ»

Татьяна Кириллова поехала в зону СВО, что называется, на свои. К очередному отпуску добавила неоплачиваемые пенсионные дни. А 5 декабря ей нужно было выходить на работу. В опорнике просили остаться, но дома накопились долги по ЖКХ, погашения требовал и небольшой кредит, копились другие расходы.

Глава Нерюнгринского района нашел два предприятия, согласившихся не только выплатить ее зарплату за два месяца, но и добавить сверху по 30 тысяч. Татьяна осталась до конца января.

— Оплатив домашние счета, остальные деньги тратила на ребят. «ZoV Севера» присылал нижнее, постельное белье, одеяла, полотенца, деньги на лекарства бойцам. Но и других расходов было много: кому-то очки заказать вместо разбитых, купить теплое белье, накормить, в конце концов. Мне говорили: у них же зарплаты. Но у них и семьи, которым что-то отправить нужно, квартиру в Луганске снять, лекарства купить… Как я им скажу: заплатите за обед? Когда приезжали делегации из Якутии, часть продуктов оставляли на опорнике. Ребята очень скучают по своей национальной еде. Жеребятину, оленину, фаршированных карасей мы подавали лишь как деликатес, а остальным кормили с рынка. Для саха свинина и курица не мясо, они не наедаются. Говядина же там дорогая — по 400–470 рублей, но куда деваться. На днях мне Захар, который Хомяк, написал, что нужно приготовить жаркое. Объяснила, как это сделать. Присылает фото чего-то непонятного в 10-литровой кастрюле, в которой я только борщи варила. Спрашиваю: а где овощи, морковь, перец? Захар в ответ: тетя Таня, мы же якуты, нам достаточно только мяса, картошки и воды. Я рассмеялась: что ж вы мне раньше об этом не говорили? Я-то выготавливала разное по три раза в день.

СНЕГУРОЧКА — ЭТО ПИАР?

— Доводилось читать в интернете, что главы улусов ездят в зону СВО, чтобы пиариться. Я в корне с этим не согласна. Выезжала с ними с гуманитаркой к передовой. Выходят пять, шесть наших ребят, маленьких, щупленьких, и вся толпа следом высыпает. Главы коробками выгружают еду, одежду, предметы гигиены… У наших ребят глаза горят. Они делятся со всеми. Но прям видна гордость, что это к ним приехали, что это о них помнят. Главы разговаривают с командирами, объясняют, как оформить заявку. Потом отправляют гуманитарку к нам в опорник, и мы отвозим в воинские части. Командиры видят, что за наших парней стеной стоят. И даже порою «злоупотребляют». Бывает, звонят: у нас двое из Якутии, нам машина нужна. Так что командиры за наших ребят борются между собой. Гордость брала за республику.

Под Авдеевкой командир из Петербурга поделился со мной, что никогда не получал писем. Я отдала ему письма детей из Якутии. Он прочитал и сказал, что сохранит их для своих детей и внуков. Под Новый год купила костюмы Деда Мороза и Снегурочки. Хотела бойцам сама подарок сделать, но начальник базы настоял и перечислил мне деньги. Поехали с гуманитаркой в костюмах. Ребята выскакивают и ржут, как лошади, в рацию кричат по-якутски: «Женщина, женщина Снегурочка!». Говорю, не знаю, как женщина, но Снегурочка точно приехала. Они песни пели у меня «В лесу родилась ёлочка». Потом один командир говорит: приезжайте и к нам, мы вам бойца Деда Мороза найдем. Но в Нерюнгри нашлись люди, сказавшие: Кириллова поехала пиариться, там убивают-стреляют, а она Снегурочкой прыгает. И сверху пришло распоряжение: никаких дедов морозов и снегурочек. Хотя из Якутска в Луганск приезжали артисты, зал битком был набит. Все хлопали, это же такая отдушина! Кто не смог попасть на концерт, расстроились. Не понимаю, почему нельзя было быть Снегурочкой…

— Татьяна, какие у вас дальнейшие планы?

— В сентябре опять отпуск и снова собираюсь волонтером на СВО. Но теперь все-таки хочу попасть в госпиталь. Мыть полы могу, горшки выносить, перевязки в опорнике делала. Летом хочу попроситься в Нерюнгри волонтером в больницу, чтобы понять, чем еще должна заниматься санитарка. Знаю, что могу поднимать настроение ребятам. А в госпитале смогу помочь большему количеству парней. Я давно занимаюсь общественной работой и много раз в своей жизни слышала «спасибо». Но столько «спасибо», сколько мне сказали за эти три месяца в Луганске, наверное, за всю жизнь не говорили. Это и коллеги-волонтеры, и бойцы, и просто жители города. У нас была классная команда. Начальник опорника Георгий Борисов — золотой человек, который всегда находил нужные слова, чтобы поддержать и мотивировать. По вечерам волонтеры собирались на базе после госпиталей и доставки гуманитарной помощи. Все уставшие, измотанные, у всех разные темпераменты и характеры, но ни разу никто никому не нахамил. Никто из наших ребят не садился за стол, если не поели гости. Говорю: вон сколько людей приехало, вам может ничего не остаться. Ответ всегда был один: корми гостей, мы, в крайнем случае, найдем что поесть.

Сергей СУМЧЕНКО