Скрытый коллекционер
Есть в Якутске, как, наверное, и в любом другом городе интересные личности, о которых хочется рассказать и которым, в свою очередь, есть что рассказать, а зачастую и показать. Художница и коллекционер Тереза Пачеко-Чавес совершенно точно принадлежит к этой когорте людей. И дело не только, разумеется, в ее довольно непривычном имени, а это, кстати, не псевдоним. Терезе действительно есть что показать и рассказать.
Мы встретились с Терезой в Музее ретротехники, где у нее есть сразу два пространства — это небольшой «выставочный закуток», где можно увидеть ее коллекцию кинофотоаппаратуры, ретро, разумеется, а также небольшая картинная галерея с ее графическими и живописными работами. Застаю ее протирающей пыль со стеллажей и многочисленных предметов ее красивой коллекции. (Между прочим, не все из коллекционеров это делают. Это я уже потом присмотрелся повнимательнее). Она отвлекается, и мы начинаем беседу.
КОЛЛЕКЦИОНЕРКА
— Я начала собирать эту коллекцию примерно года за четыре до открытия этого музея. Изначально у меня был старый фотоаппарат «Зенит», а однажды мне подарили кинопроектор «Украина». И именно с тех пор начала приобретать технику. Потом начала приобретать какие-то сопутствующие предметы для коллекции, как, например, глянцеватель, бочонки для проявки.
— Да, вижу интересный монтажный стол. Очень обстоятельный, не стать монтажной программе на компьютере.
— Кстати, он довольно дорогой.
— А в целом эти кинофотовещи дорогие?
— Точно даже не могу сказать. Это как хозяин решит. Такая и будет цена. Вот, например, домашний кинопроектор «Русь» купила всего за 400 рублей. И он рабочий.
— А есть у тебя перл в твоей коллекции?
— Наверное, «Карманный справочник по фотографии» 1914 года издания. Но это книга из домашней коллекции.
— Хоть и говоришь, что почти случайно начала собирать эту аппаратуру, но ведь твой дед Виктор Саввин был артистом, в том числе и киноартистом. Вот и его фотографии на стеллажах.
— Да, я посвятила эту коллекцию ему. И так тут даже и написано в описании выставки. Но все-таки вдохновилась я именно этим кинопроектором «Украина». А вообще, дед был одним из первых киноартистов Якутии. Тут на стеллажах фото с кадрами из фильмов с его участием. А еще фото с группой Рижской киностудии, сделанное в Ледовитом океане. Там и бабушка моя, она тоже работала в кино.
— Коллекция будет пополняться?
— Интерес немного пропал. У меня такое бывает. Но вместе с тем думаю, что основное я собрала.
— Хорошо, когда интерес пропадает к более-менее закончившейся истории. А не так, что два-три предмета собрал и на другое переключился.
— Тут есть предметы, на поиск которых ушло много времени. Например, не хватало бумаги для печати, проявителя и светофильтров. А еще для полноты коллекции мне хотелось бы фоторужье.
— Это все здесь будет стоять?
— Да, и это хорошо. А то я такой скрытый коллекционер. — А если об этом. О скрытом коллекционерстве. Что в закромах?
— Например, старинная медная утварь. Ее еще мама начала коллекционировать. А я продолжила. Но я еще теперь и якутскую деревянную посуду собираю. Мама этим не увлекалась, хотя говорила, что раньше тех же чоронов было очень много. А теперь это редкость, и стоят они очень дорого. Еще продолжила опять-таки мамину коллекцию марок. И собирала их буквально до прошлого года. А теперь не хочу. Опять интерес пропал.
— Помню, выставка советских новогодних игрушек была.
— Да, этих новогодних выставок было несколько. И с каждой выставкой коллекция все разрасталась. И до сих пор ее дополняю. Заказываю раз от раза коробочки. Только вот цена пересылки в два-три раза увеличилась. А вообще, ее более десяти лет уже собираю. Еще когда-то на питерской блошке первые игрушки покупала. Помню, увидела там то, что хотела в детстве, — стеклянные бусы — и просто обалдела. С этого и началась коллекция. Поначалу, если в целом о коллекционировании говорить, сложно было что-то находить. А потом интернет разросся, появились соцсети. Знай только выбирай и плати за это деньги.
— Но, наверное, тебе все-таки нравится больше приходить на рынок и искать, ощупывать, рассматривать. А не так — купить в один клик.
— Конечно, это все намного приятнее.
— Можешь вспомнить что-то особенное про питерский блошиный рынок?
— Такой был случай. Увидела там очень пожилого человека, подумала, что он, может, даже блокадник. И у него был единственный предмет в руках — поварешка. И я спросила: сколько? Он ответил. Цена мне не понравилась, и я ушла. Но вскоре вернулась и купила. Она такая помятая вся была, эта поварешка. Но мы до сих пор ею пользуемся.
— Сейчас что-то активно собираешь?
— Я поняла, что меня сейчас по-настоящему привлекает пополнять мамину коллекцию утвари царского периода и предметов быта. Расширять ее. Сейчас вот навесными замками увлеклась. Уже есть небольшая коллекция. Очень они фактурные, хотя много у меня и ржавых. Но впечатляют их конструкции. Очень необычные.
— У тебя выходит так, что идет движение от сложного к простому. Собирала сложную технику, искусные марки, а теперь вот замки. Потом, наверное, гвозди будут.
— (Смеется). Гвозди я уже собирала. Есть они у меня. Разные (смеется). А вообще, это болезнь какая-то.
— Вот и я тоже тебя хотел об этом спросить. А собирательство не болезнь ли?
— (Продолжает смеяться). Ну да. Собирательство не есть норма. Если начнешь, потом не остановишься.
На этой оптимистической ноте заканчиваем с коллекционированием и переходим в дальний угол музея, где расположена уже картинная галерея Терезы.
ХУДОЖНИЦА
— Так получилось совершенно случайно. Поскольку у меня есть коллекция, которую мы только что смотрели, то меня сюда пригласили, когда ретро-музей только создавался. И я спросила: если есть свободные стены, давайте повесим туда мои картины. Мне ответили, что подумают. И вот однажды мы все вместе сюда пришли, и нам стали показывать зоны, где у каждого будет свое пространство. И мне в том числе показали мой угол. Там, где он и есть сейчас. Пошли дальше, всем там распределяли свои зоны- «углы». И вот, когда вроде всем все распределили, администратор обратилась ко мне и говорит: «Пойдем дальше». Мы дошли до конца, и тут она и произносит: «А это для тебя», показывая на то место, где сейчас галерея. Конечно, я была в восторге. Целый отсек мне выделили.
— Так тебе повезло! Часто меняешь экспозицию? Работ, наверное, много?
— Не очень. Примерно пару раз в год. Иногда новое, а бывает, что-то такое нахожу, чего никогда не выставляла. Кстати, во время пандемии, когда долго пришлось сидеть дома, написала довольно много. (Показывает эти работы). Вот, к примеру, серия «Анатомия. ДНК»: прибавила еще три листа, итого их стало всего двенадцать.
— Если о твоих работах поговорить, большинство из них иллюстративными точно не назовешь. Что тебя вдохновляет?
— Я очень впечатлительная, и поэтому черпаю вдохновение, идеи из разных источников. Обычно, если за что-то цепляюсь, то сразу загораюсь. Правда, многое не воплощаю. То ли я ленивая, то ли медлительная. Или, может, отвлекаюсь на всякое, на эти свои коллекции.
— Но ты же много делаешь работ.
— Хотелось бы больше. Вот в 2020-м за несколько пандемийных месяцев, как я уже сказала, работ двадцать нарисовала. Сидишь себе целый день дома и ни на что не отвлекаешься. «Большой взрыв» как раз тогда появился (огромный лист 3х4 метра).
— Как бы ты охарактеризовала технику, в которой работаешь?
— Смешанная. Причем как в стилях, так и в материалах. А может, это даже не смешанная техника, а смешная (смеется).
— Есть работы, которые особенно тебе нравятся?
— Когда пишу, то нравятся все. Потом надоедают, конечно. Но вот здесь, в галерее, я стараюсь вывешивать именно то, что в данный момент наиболее мне близко. Последнюю перевеску делала в декабре. И пока все то, что висит, меня устраивает.
— В том, что ты делаешь, стараешься ориентироваться больше на местный контекст или все-таки смотришь куда-то подальше?
— Кто-то из искусствоведов мне сказал, что у меня такая яркая живопись, потому что у меня гены очень необычные. Наверное, в этом есть какой-то смысл. Но мне-то кажется, что все у меня пронизано через якутскую культуру, через наш дух.
— Я считаю, что творчество оно есть синтез, симбиоз всего. Все культуры, мне кажется, взаимосвязаны. Например, у итальянцев я однажды увидела красивый орнамент, так вот он чисто якутский — «лира». Все считают, что это якутское. Но нет. Это все мировое!
— А в мировом искусстве есть что-то, что тебе особенно близко?
— Раньше особенным был Ван Гогушка, как и у очень многих. А теперь так мне кажется, что все великие.
— Ну, все великими быть не могут.
— Кстати, мне скульптура очень нравится периода Возрождения. Удивляет и просто поражает то, как это сделано. Думаю, что сейчас скульпторов, способных сделать такое, просто нет. Как Микеланджело. Недосягаемо.
— А из Якутии?
— Тоже многие хороши, и по-своему. Туйара Шапошникова, Старостин. А вообще, конечно, Валериан Васильев. Это был всплеск, подъем графики. Все хорошие работы делали — Мунхалов, Карамзин. Школа хорошая была у них. А вот Валериан, помню, говорил: «Ну что мы-то? После нас еще ого-го придут!». Так вот, мне кажется, что после него такой величины не было.
— Сейчас упомянула о «хорошей школе». Ты сама рано начала рисовать?
— Не особенно. В детстве, как все, — «каляка-маляка». Художественную школу не посещала. И художником становиться не собиралась. Всем говорю, что это родители виноваты. В том, что меня отправили в ЯХУ. Потому что у них была мечта, но они не смогли поступить в художественное училище. А я поступила. Классика — родители в детях свою мечту реализовывали. Но мне-то кажется, что зря это они из меня художника сделали. Надо было мне своей дорогой идти. Что вот теперь приключилось со мной? Зарабатывать нормально не могу. А я хотела стать архитектором.
— Так. Давай без плача Ярославны. Художник есть художник. А свободный художник — тем более. Еще будет об этом вопрос. Далее где обучалась?
— В филиале Красноярского худинститута. Потом он, кстати, закрылся. Но вот на этой лицензии, что любопытно, открыли АГИКИ. Потом еще в Москве немного училась в Институте современного искусства. Но бросила.
— Ну вот видишь, а не хотела по художественной части идти. Значит, заинтересовалась.
— Точно. Участвовала во всех выставках, которые тогда проходили. На третьем курсе даже в зональной выставке приняла участие. И после училища продолжила. Тогда было такое объединение молодых художников — «Флагистон». Вот с ними тоже выставлялась. А потом интерес к общим выставкам совсем пропал. Тем более после первой персональной, которая была в 2017 году. И с тех пор их было несколько. Но вот опять. И к ним интерес пропал! Пока теперь только тут вывешиваюсь. Да и работ новых не хватает. Отвлекаюсь много на жизнь.
— То есть сейчас меньше пишешь, чем раньше.
— Да. Но буду исправляться. Сейчас вспомнила, что ты когда-то мне сказал, что я художник, который пишет сериями. И я тут недавно вспомнила эти слова и поняла, что действительно пишу сериями. При этом поняла, что одна картина зачастую ничего не может рассказать. И нужна серия рассказов.
— Но не всегда. Когда есть сказать нечто большее.
— Ну это, может, черта характера. Полная коллекция, полная серия.
— А как бы ты охарактеризовала свои более абстрактные работы?
— Я очень часто отношусь к ним как к цветному пятну. Но вместе с тем чтобы оно было гармонично и чтобы меня устраивало. Но в этих абстракциях всегда есть для меня смысл. И с композиционной точки зрения тоже все не так просто. Взять «Большой взрыв». Эти условно квадратики и треугольнички сами вставали на свои места. И цвет. Правда, иногда приходилось перекрашивать. Но в основном все получалось с первого раза. А мне нравится, когда все очень легко. И вообще, знаешь, самое основное во всех моих работах — это легкость. И к работам других так же отношусь. Когда смотрю на хорошую работу, но вижу, что художник мучился, то это отталкивает. А вот когда сюда приходят посетители и говорят: «Я тоже так могу. За пять минут нарисую», вот это для меня комплимент. Если они так чувствуют, то, значит, есть легкость в моей работе. Это главное. Я могу и мучиться, но хочу, чтобы выглядело легко. Но иногда это видно. Что мусолил.
— То есть между идеей и ее воплощением должно пройти минимальное время.
— Да, так: раз — и нарисовал. Вот тут есть картина «Пандемия», которую за 20 минут написала. И она, считаю, удалась. И в композиции, и в цвете.
— Да, мне тоже понравилась.
— Может, из-за пандемии так переживала. Вообще, конечно, многие ослабли.
— Кто-то ослаб, а кто-то, возможно, и окреп. Вернемся к плачу Ярославны. Получается продавать свои работы?
— Ничего не продается. Наверное, я не создаю такие картины, которые подойдут для продажи. Как правило, у людей маленькие картины, а у меня размах побольше. Но это даже не о размере, конечно. На любителя мои работы.
— А на заказ?
— Честно. Когда заказывали, ничего не получалось.
- Вот приходит к тебе заказчик и говорит: «Нарисуй мне просто розу. Заплачу».
— Не знаю, если получится. Если постараться. Роза мне дается с большим трудом (смеется).
— Ну, ничего, может быть, еще научишься с розой. Ты уже упомянула о том, что твой стиль заложен в генах. Расскажи немного об этом. О своем необычном переплетении ген.
«ПОТОМОК»
— Я все это рассказываю и рассказываю. И порой мне кажется, что у людей нет ко мне интереса как человеку и художнику, а почему-то их интересует мое происхождение. Я вроде как экзотика. И журналисты хотят какого-то эпатажа.
— Я у тебя никогда об этом не спрашивал. Просто знаю что-то. Ну вот время пришло.
— Хорошо. У меня отец из Бразилии. Кстати, вот только недавно он отправил мне видеопоздравление с 8 Марта со своего недавнего концерта. Он пианист, учился вместе с мамой в консерватории в Ленинграде. Но диплом не получили оба. В СССР нельзя было выходить замуж за иностранца. А они поженились. И тогда в их отношении начались репрессии. Маму не выпустили из страны вместе со мной, а он уехал. Были там до этого всякие разборы на комсомольских собраниях и так далее. Мама, конечно, очень страдала. И считала, даже когда уже была тут, что за ней следит КГБ. Кстати, в семье это не единственный случай с репрессиями. Тот мой дед Виктор Саввин, артист, он был родственником Платона Ойунского. Так вот дед, после того как Ойунского арестовали, воспитывал его детей — тетю Лану и тетю Тасю. Это помимо своих пяти детей. Так вот, деда тоже вызывали «туда». И били. Близкие были запуганы советской властью. А когда мама вышла за иностранца, они тоже очень переживали. Были против, боялись последствий. И даже предложили, чтобы мама оставила меня здесь, а сама уехала. Но она не уехала.
— История красивая, но драматичная. Время было во многом суровое. И когда увидела отца?
— Он сюда приехал. Но мне уже было за тридцать. Потом и я в Бразилию съездила. А так, конечно, он интересный человек. Как будто не от мира сего, странный такой. Все время о чем-то думает. Когда он вернулся в Бразилию, то не смог найти работу как пианист. И поступил на физику, переучился. Впоследствии стал профессором, доктором наук. Он еще и критикой системы там занимался, кстати. Что в Бразилии жизнь не очень.
— Ты рассказывала, он, кажется, коммунистом был.
— Нет, это его отец. Он был генсек подпольной компартии Бразилии.
— Да, там же авторитарный режим был.
— Да, но он как-то умудрялся тайно приезжать в Москву. И на каком-то съезде даже получил медаль Ленина. Но тогда ее не увез. А хранилась она у нас. И вот его сын, мой отец, отвез ее в Бразилию. А когда я была там, то родственники, увидев меня, сказали, что я копия бабушки Джулии. Тоже интересная дама была. Окончила институт благородных девиц, занималась бальными танцами, рисовала. Может, от нее мне и передалось это? А она из богатой семьи кофейных баронов. Поэтому я и говорю, что кофе у меня в крови (смеется). Кстати, еще узнала там, что фамилия наша, оказывается, не Чавес, а Шавес. То есть Пашеко-Шавесы. Через «Ш». Это здесь так неправильно перевели.
— Можно кофейню открыть саха-бразильскую в Якутске. Тем более что Бразилия — пока еще дружественная страна. Если серьезно, не хотела переехать в Бразилию?
— Всю жизнь хотела (вздыхает). А сейчас уже как-то поздно, наверное. Но вот одну из первых моих персональных выставок в НХМ я так и назвала — «Потомок». Именно в честь своих предков. В экспозиции помимо своих работ собрала еще и разные семейные реликвии.
— Так, и когда теперь твоя следующая персональная выставка?
— Было предложение сделать выставку в «Квартале труда». Возможно осенью. Посмотрим, как будет. А пока все здесь!
И. БАРКОВ