Из Лондона - на Колыму
Потомок древнейшего рода, сын российского министра внутренних дел, публицист, литературный критик, один из выдающихся литературоведов своего времени, писавший на русском и английском языках Дмитрий Святополк-Мирский вошел в отечественную историю как «высокородный марксист» или «князь-большевик».
Он дружил с Максимом Горьким, Николаем Гумилевым, Осипом Мандельштамом, Анной Ахматовой, Николаем Пуниным, много лет был влюблен в Марину Цветаеву. Писатель Владимир Набоков называл англоязычную «Историю русской литературы» Святополк-Мирского «лучшей историей русской литературы на любом языке, включая русский».
В начале тридцатых годов прошлого века бывший офицер Белой Армии неожиданно решил вернуться из эмиграции в сталинскую Россию. Все его знакомые расценили его отъезд в СССР как гибельную затею и изо всех сил отговаривали его от этого необдуманного шага. Известная английская писательница Вирджиния Вулф, узнав о переезде князя, воскликнула: «Скоро быть пуле в этой голове!». Через пять лет после возвращения в Советский Союз за аристократом приехал «черный воронок», и Святополк-Мирский навеки сгинул в одном из колымских лагерей.
Обладатель причудливой фамилии появился на свет 28 августа 1890 года в семье известного англофила и государственного деятеля Петра Святополк-Мирского и графини Екатерины Бобринской (названной в честь императрицы Екатерины II, от внебрачного сына которой происходили Бобринские). Дмитрий получил прекрасное домашнее образование и владел несколькими иностранными языками. Его школьными товарищами были будущие знаменитые филологи Жирмунский, Сухотин и Пумпянский. Еще гимназистом юноша увлекся поэзией русского символизма и с 1906 года начал писать стихи, которые печатались в известных литературных журналах. Поэт Николай Гумилёв оценил «отточенные и полнозвучные строфы», но в целом отнёс стихи князя к «любительским».
В 1908 году герой нашего исторического экскурса поступил на факультет восточных языков Петербургского университета и стал изучать китайский и японский языки. В 1911 году Мирского призвали в армию. Он служил в лейб-гвардии, и его полк квартировался в Царском Селе, где Дмитрий лично познакомился с Гумилевым. Спустя два года он ушел в отставку, поступив на отделение классической филологии Петербургского университета. Именно в этот период молодой человек знакомится с акмеистами Мандельштамом, Ахматовой и Пуниным.
В 1914 году, когда разразилась Первая мировая война, поэта мобилизовали. Интересный факт из биографии: за антивоенные высказывания Святополк-Мирского отправляли в 1916 году в ссылку на Кавказ. В годы Гражданской войны князь служил начальником штаба одной из дивизий Добровольческой армии Деникина, в 1920 году эмигрировал из России в Польшу, к двоюродному брату отца Михаилу Святополк-Мирскому. Некоторое время жил в Австрии, затем в Греции, куда перебралась после революции его мать. Затем Дмитрий переехал в Лондон, где стал читать курс русской литературы в Королевском колледже Лондонского университета. Его лекции также проходили и в высших учебных заведениях Парижа.
Из допроса Дмитрия Святополк-Мирского на Лубянке, 3 июня 1937 года:
«...Я жил на средства моей матери, ничего определенного не делая. Будучи в Греции я списался с моим знакомым английским писателем М. Берингом, который мне устроил литературную работу в английских журналах. Беринг устроил мне возможность уехать в Англию. В январе выехал в Лондон и занялся работой по линии английской литературы».
С 1921 по 1932 годы Дмитрий Петрович издал несколько антологий русской поэзии, ряд книг и статей о русской литературе на английском языке и защитил магистерскую диссертацию о Пушкине. В этот период своей жизни князь был влюблен в Марину Цветаеву, которую поддерживал материально и организовывал в Великобритании ее поэтические вечера. К концу 1920-х Святополк Мирский неожиданно для всех своих друзей и знакомых зачитался трудами Владимира Ленина и перешел на марксистские позиции. В 1928 году посетил в Сорренто Максима Горького.
Соратник Мирского по евразийству князь Трубецкой в 1929 году написал, что тот, «став марксистом... внезапно обездарился и сделался совершенно неинтересен». Другой его товарищ — публицист, историк и философ Петр Струве как-то ядовито заметил, что Мирский «стал — на глазах всего честного народа Зарубежья — объедаться большевицкой гнилью и угощать ею других, приплясывая и притоптывая». В 1930 году князь писал Горькому: «...меня двигает не советский патриотизм, а ненависть к буржуазии международной и вера в социальную революцию всеобщую... Я совсем не хочу быть советским обывателем, а хочу быть работником ленинизма. Коммунизм мне дороже СССР».
В 1931 году белогвардейский полковник вступил в Компартию Великобритании и засобирался на родину. В 1932 году при содействии того же Горького он переехал в Советский Союз. В СССР опубликовал ряд статей по теории и истории русской и западной литературы, работал над биографией Пушкина, вступил в Союз писателей и даже написал хвалебную главу в книгу «Канал имени Сталина», выпущенную в 1934 году и посвященную строительству Беломорканала заключенными. Именно во время поездки на Беломорканал князь, скорее всего, понял, какую громадную ошибку он совершил: вернувшись в Советский Союз, он сам себя загнал в ловушку.
Вот как вспоминал о «возвращенце» Мирском Корней Чуковский. 27 января 1935 года известный поэт и публицист записал в своем дневнике: «...обедал в „Национале“ и встретил там Мирского. Он сейчас именинник. Горький... в „Правде“... отзывается о нем самым восторженным образом.
— Рады? — спрашиваю я Мирского.
— Поликратов перстень, — отвечает он.
Мил он чрезвычайно. Широкое образование, искренность, литературный талант, самая нелепая борода, нелепая лысина, костюм хоть и английский, но неряшливый, потертый, обвислый... Денег у него очень немного, он убежденный демократ, но — от высокородных предков унаследовал гурманство. Разоряется на чревоугодии. Каждый день у швейцара „Националя“ оставляет внизу свою убогую шапчонку и подбитое собачьим лаем пальто — и идет в роскошный ресторан, оставляя там не меньше сорока рублей (так как он не только ест, но и пьет), и оставляет на чай четыре рубля лакею и рубль швейцару».
Британский писатель и журналист Мэлком Маггеридж в мемуарах под названием «Хроника времени, растраченного попусту» так описывал князя:
«Его всегда приглашали на московские приемы показать присутствующим иностранцам, что князь может остаться целым и невредимым при диктатуре пролетариата... Мирский всегда приходил, думаю, что из-за бесплатного шампанского. Он был большой любитель выпить, а денег имел немного. В любом случае он зарабатывал только рубли — писанием статей для «Литературной газеты», в которых рвал на части современных английских писателей».
Писатель Юрий Олеша, так же, как и князь, любивший выпить в «Национале», вспоминал: «Когда, начитавшись Морозова (народовольца, отца „новой хронологии“), я с апломбом заявил критику Дмитрию Мирскому, что древнего мира не было, этот сын князя, изысканно вежливый человек, проживший долгое время в Лондоне, добряк, ударил меня тростью по спине!
— Вы говорите это мне, историку? Вы... вы... Он побледнел, черная борода его ушла в рот. Все-таки перетянуть человека тростью тяжело физически, главное, морально.
— Да-да, Акрополь построили не греки, а крестоносцы! — кричал я.
— Они нашли мрамор и... Он зашагал от меня, не слушая, со своей бахромой на штанах и в беспорядочно надетой старой лондонской шляпе. Мы с ним помирились за бутылкой вина и цыпленком, который так мастерски приготовляют в шашлычных, испекая его между двумя раскаленными кирпичами, и он объяснил мне, в чем мое, а значит, и Морозова, невежество...».
В 1937 году произошло ужасное. Директор Института красной профессуры Павел Юдин и критик Лев Плоткин в центральной литературной прессе начали травлю Мирского. Его объявляют троцкистом, вспоминают его политическое прошлое и возмущаются тем, что бывший белогвардеец посмел критиковать писателя-коммуниста Александра Фадеева за роман «Последний из удэге». На общем собрании московских писателей князя публично обвинили во враждебном отношении к советскому строю, в шпионаже и предательстве. Группу обвинения возглавлял секретарь Союза писателей Владимир Ставский. Буквально через несколько дней потомка знатной фамилии арестовали и, обвинив в шпионаже, приговорили к восьми годам исправительно-трудовых работ.
Дмитрия Петровича определили на лесоповал. Незадолго до ареста Мирский составил и отредактировал «Антологию новой английской поэзии» в русских переводах. Издание увидело свет в 1938 году и получило заслуженную известность, но имя составителя было снято и заменено именем переводчика М. Гутнера.
Из воспоминаний бывшего колымского заключенного Б. И. Блинера:
«В те же дни между бараками расхаживал целыми днями высокий, тощий мужчина — черный, крючконосый, в очках, одет в длинное пальто, желтое, в крупную черную клетку. Одежда явно не наша. Оказалось — князь Святополк-Мирский. Преподавал в Англии русскую литературу, уговорили его вернуться, а после того, как привез в Союз свою библиотеку, его самого привезли на «Вторую речку». Раз в неделю он в своем бараке читал лекции по истории русской литературы. Я слушал о Пушкине. Это — ноябрь 1937 года».
В июне 1939 года князь умер в лагере на Колыме. Всемирно известному литературному критику было 48 лет. После возбуждения новых дел против «евразийцев» 10 октября 1939 года в НКВД хотели этапировать Мирского в Москву для дополнительного следствия, однако к этому времени Дмитрия Петровича уже не было в живых. После смерти Мирскому тоже не везло. Для эмигрантов он был большевистским ренегатом, а в СССР его работы начали переиздавать только в конце 1970-х годов. Дмитрий Мирский был посмертно реабилитирован в 1963 году.
Подготовила Татьяна КРОТОВА
Использованы материалы Д. Губина, М. Ефимова и Дж. С. Смита