Мегагрант на сохранение языков Севера
С 18 по 27 августа на базе СВФУ проходит научная школа для молодых ученых на тему «Современные методы исследования языков и культур Арктики». Школа объединяет ведущих российских и зарубежных ученых в области лингвистики, этнографии, генетики и цифровых технологий. Проект поддержан Российским научным фондом. Главная цель — сохранить языки и культуру народов Севера и Арктики в эпоху цифровых вызовов, когда повсеместное влияние интернета способствует исчезновению коренных языков. Руководителем проекта назначена Ленора Гренобль, PhD (доктор философии), профессор Университета Чикаго, заведующая Международной научно-исследовательской лабораторией «Лингвистическая экология Арктики». Ленора не впервые в Якутии, она уже участвовала в экспедициях и сегодня расскажет нам, чем занимается ученое сообщество в эти дни и не только.
Пресс-конференция научной школы «Современные методы исследования языков и культур Арктики»
Ленора ГРЕНОБЛЬ:
— В научную школу я приехала с лекциями, но вообще я здесь работаю. Руковожу Международной научно-исследовательской лабораторией «Лингвистическая экология Арктики».
— Я думала, вы приглашенный специалист, а у вас, оказывается, и кабинет, и целая табличка на двери есть…
— Да, я уже тут почти местная. Мы в 2021 году выиграли мегагрант правительства РФ «Языковое и культурное многообразие и устойчивое развитие Арктики и Субарктики Российской Федерации» и на его основе создали лабораторию. Три года очень плотно работали, несмотря на пандемию. На основе наших успехов мы выиграли новый крупный грант Российского научного фонда на четыре года. По правилам гранта мне в этом году надо быть в республике не менее 60 дней. А последующие три года — не менее трех месяцев в год. Поэтому я так шучу, что я почти местная. Почти четверть года здесь живу. Мой муж подтвердит, что это очень долго.
— Чем вы занимаетесь в лаборатории?
— Цели нашей лаборатории очень большие. Во время мегагранта мы собрали прекрасный, просто колоссальный материал. Записали якутский, эвенский, эвенкийский, чукотский, долганский, юкагирский языки. У нас теперь собрана большая коллекция текстов. Почти все записи в устном виде. Первая задача — обработать эти записи и понять, что там есть. Потому что, когда слышишь, не сразу все понятно. Вы, как журналист, меня поймете. Иногда бывает сложно работать с расшифровкой. Вообще, мы изучаем языки и культуру, как они связаны друг с другом. В этот раз в научную школу пригласили математиков и генетиков, чтобы понять генетические связи между этническими сообществами, насколько они связаны с языком.
— Что делают математики в лингвистической школе?
— Они разрабатывают модели, работают с искусственным интеллектом, чтобы создать программу автоматического распознавания речи. У нас столько записей, что их расшифровать сложно. Там столько языков… К тому же нас интересует не только содержание, но и структура, информалогия — все это массовая работа распознавания текста устной речи. Сейчас с помощью ИИ можно быстро расшифровать английскую, русскую речь, а якутскую пока нет, так же как и языки коренных малочисленных народов Севера. После обработки записи можно будет создать разные программы. Мы работаем над тем, чтобы сохранить языки и культуру. Но не только это.
Мы хотим сохранить языки способом документирования. Это еще один момент. Изучать взаимодействие. Вы живете в Якутске и сами слышите двуязычие. В мире мало мест, где оно есть. Бывает, в стране или городе в одной части говорят по-французски, в другой больше по-немецки. А у вас двуязычие… Мало кто в мире изучает этот факт. Подобное можно наблюдать в Африке, но там совершенно другие условия и это совсем не то. Нас интересуют языковые практики и что можно с ними делать.
— Языковые практики в плане того, как у нас совмещаются русский и якутский языки?
— Да. Как их вместе употребляют. В некоторых местах в республике говорят не только на двух, а то и на трех-четырех языках. К примеру, эвенский, якутский и русский. Еще интересный факт: в Москве проводили исследования и обнаружили, что в России происходит языковой сдвиг. Люди переходят со своего родного языка на другой. Это общемировое явление, и поэтому языки исчезают. Такое мы наблюдаем и у нас в Штатах. Что интересно, в Якутии люди переходят не только на русский язык, но и на якутский. Кроме этих двух языков ни на какой другой не переходят.
— Есть такое, что некоторые дети из русскоязычных семей в школе не говорят на якутском языке, но, когда идут учиться в университет, очень быстро осваивают якутский, чтобы общаться со сверстниками.
— Понимаю, о чем речь. Когда дети приходят в университет с хорошим якутским, им намного легче общаться со сверстниками. Опять же, двуязычие очень хорошо отражается на работе мозга. Защищает в старости от деменции. Первые признаки этого заболевания у двуязычных людей появляются намного позже.
— Для какой работы задействованы генетики в школе?
— Какие связи будут отслеживать и исследовать генетики, пока не знаю. Через четыре года поговорим об этом уже по результатам их работы. Мы знаем, что язык «плавает» повсюду. Не нужно куда-то ехать, чтобы изучать язык. К примеру, по телевизору можно услышать. Язык распространяется даже без носителей. Мои коллеги интересуются происхождением якутского народа — кто, откуда, — и поэтому они идут по линии генетики, отслеживают языковые факторы, явления.
— Как-то слишком мудрено…
— Мне это тоже сложно. Еще один объект исследования — это происхождение. К примеру, можно посмотреть на мою генетику, какие у меня были предки, и понять, откуда я. Я родилась в Нью-Йорке. Или один человек говорит по-эвенски, но, может, у него предки были чукчи, и таким образом мы можем понять, как люди путешествовали по республике. Где когда пересекались и как происходил обмен и совмещение языков.
— Как происходила миграция народов?
— Да. Скажем, возьмем европейскую часть России. Если взять русских, которые живут там, то у многих татарская кровь, так как долгое время Россия находилась под влиянием татаро-монголов. Здесь так же. Малочисленные народы очень интересует этот вопрос, потому что они кочуют, путешествуют не меньше татар.
— Ну там завоевывали, а тут просто кочуют в силу сезонной необходимости, работают. Другой стиль жизни.
— Да, другой стиль. Но мы не знаем, кто они по крови. Поэтому нам нужно посмотреть на миграцию, как люди кочуют, как происходит смешение крови. Сейчас чистых по крови очень мало.
— Вы уже побывали в нескольких экспедициях и снова собираетесь. Какие задачи вы там решаете?
— Первое место, где я работала, — это поселок Иенгра в Южной Якутии. Но это было давно. До того, как получили мегагрант, была в Березовке, Анабаре, Саскылахе, Юрюнг-Хая. Это безумно интересно. Особенно в Юрюнг-Хая. Там все считают, что они долганы. Но говорят на смешанном языке. К ним часто приезжают долганы с Таймыра. Вплоть до того, что создаются пары. Поэтому долганский язык с Таймыра повлиял на их речь. Но они живут в Якутии и считают, что они якутские долганы, и говорят на своем языке. Но что это за язык? Мы начали изучать. Уже вышло несколько статей. Мы еще туда поедем и соберем побольше материала. Там культура другая. Они якуты, но занимаются оленеводством. Говорят не так, как говорят здесь в Якутске. Есть сходство с диалектами северной части республики. К примеру, много эвенкийских слов. В Саскылахе живут эвенки, которые говорят по-якутски, но чувствуют себя эвенками. Там тоже очень интересная языковая ситуация. Меня лично интересуют эти языковые практики, особенно когда идет речь о двуязычии и многоязычии. Конечно, хотелось бы принимать больше участия в экспедициях, но из-за различных обстоятельств это не всегда получается. Еще мы делали исследования в Еланке Хангаласского улуса. Там живут русские, которые перешли на якутский язык. Мы там проводили опросы, ставили эксперименты. Коллеги говорили с ними по-якутски, я — по-русски. Выяснилось, что они чисто говорят на обоих языках. Это очень интересно. И мне сказали, что чуть дальше в другом поселке говорят на каком-то смешанном языке. Хочу туда попасть. Узнать, что это за смешанный язык. Теоретически смешанные языки интересны для лингвистов и социологов.
Язык очень часто употребляется не только как средство для коммуникации, но и играет роль в идентичности. Есть маркеры, индикаторы идентичности, кто как говорит. Мы этим занимаемся. Когда я говорю «мы», с моей точки зрения, то создаем новую школу по социолингвистиским вопросам. Всегда бывают вопросы, кто хорошо говорит, кто плохо. Если все это изучать, можно понять, как лучше преподавать язык. Как поддержать двуязычие. Это очень ценная вещь.
Экспедиция в Анабарский район, 2021 год
Анабар. Встреча с населением
Еланка. Потомки ямщиков
— Вы уже четыре года в Якутске. В своих исследованиях вы уже заметили, что в разных районах говор отличается. Где-то говорят певуче, растягивая слова, где-то, наоборот, очень хлесткое произношение…
— Могу сказать, что мои коллеги очень интенсивно занимаются этим. В каждом районе свой говор. Я думаю, это надо тестировать. Главное, чтобы люди говорили на якутском. Говорить на родном языке — это престижно. Разный говор, скорее всего, из-за того, что между населенными пунктами очень большие расстояния. Надо посмотреть на актуальные современные различия и попытаться восстановить, что было за этим, почему язык принял именно такую форму. Это как раз социолингвистический вопрос. А вот откуда он появился, это уже историко-лингвистический вопрос.
— Как раз переплетение исследований разных специалистов.
— Именно. Междисциплинарные исследования. Иначе все это не понять никак. Слишком сложно распутать одному. Наша задача — поддержать эти исследования.
— Сколько вы сами изучаете русский язык и почему именно русский? Кстати, вы очень хорошо говорите.
— Я ребенок «холодной войны». Выросла в англоязычной семье. Еще в школе поняла, что люблю иностранные языки, когда поступила в университет в 1975 году. Думала, что буду заниматься французским. Потом плюнула на это и пошла учить русский. В итоге получается, что я уже почти пятьдесят лет занимаюсь русским языком. Первый раз приехала в Советский Союз в 1979 году в Ленинград. Проходила стажировку четыре месяца. Так что русским языком занимаюсь давным-давно. Хочу сказать, что сначала цель моих исследований была русский язык. Но потом я получила tenure (постоянный контракт преподавателя), это когда ты учишься в университете и после семи лет обучения либо получаешь пожизненную должность, либо нет. Если он есть, то у тебя будет постоянная работа и тебя будет очень трудно с нее выгнать.
— Контракт?
— Да, но в отличие от обычного контракта это договор на всю жизнь, без срока давности. Когда я получила пожизненную должность, то поняла, что это не только большая награда, но и ответственность. Это было в 1995 году. Именно в это время лингвисты стали понимать и говорить, что языки исчезают. Тогда решила, что раз мне повезло получить постоянное место работы, то надо что-то делать не только для себя, но и заниматься наукой для общества. Надо как-то отдать долг. А 1995 год — это как раз было время после распада СССР. Тогда понимала, что надо заниматься каким-то исчезающим языком, но каким? Что я там знала… американскую лингвистику, русский язык… Вообще, мне хотелось здесь жить. Конечно, Россия — это не Советский Союз. Не было опыта. Я хоть и полиглот, но всегда работала в Москве. Проводила городские исследования во время Советского Союза.
— Ну да, между 1979 годом и 1995-м большая разница.
— Да. В конечном итоге решила начать с эвенкийского языка и поэтому приехала сюда. Работала с эвенками в Иенгре. Хотела понять их язык и уклад жизни. Первый раз приехала в 1998 году. До этого сидела в Санкт-Петербурге и работала с Надеждой Булатовой. Она эвенкийка и лингвист. Сначала она мне давала уроки эвенкийского языка. Потом мы вместе с ней поехали в Иенгру. Я хотела, чтобы мои исследования были не только значимы для меня как исследователя, но и для народа. Сейчас работаю с коллегами, студентами, аспирантами и хочу передать им свой опыт, чтобы они стали самостоятельными исследователями.
— Как ваши студенты относятся к вашим исследованиям?
— Глаза горят и здесь, и там, в Чикаго. Все хотят поехать со мной работать.
— Не боятся?
— Да, время сейчас не самое подходящее. Но они с большим интересом относятся к моей работе. Студенты и аспиранты здесь просто прелесть. С ними работать — одно удовольствие. Они такие умные, талантливые, они все хотят и работают. Золотые ребята.
— Вы достаточно долго уже в России и в Якутии в частности. Как адаптировались к нашим экстремальным условиям?
— Я бываю в разные времена года в Якутии. Сейчас уеду 5 сентября и вернусь в начале ноября, пробуду здесь до середины декабря. Потом мне надо будет вести занятия у себя в Чикаго. Потом уже вернусь летом. Зимой, конечно, холодно, но очень красиво. Я застала морозы в -52 градуса. Прочувствовала суровый климат Якутии. У меня есть с собой теплые вещи, так что все нормально. Лицо закрываю полностью. Одни глаза только видны. Хотя первый раз в начале декабря было немного страшно ехать. Но взяла себя в руки, сказала, что там же люди живут и они подскажут, что делать и как жить. И действительно люди здесь очень хорошие, гостеприимные. Они понимают, что нужно помогать друг другу.
Научная школа
Анабар. Респондент долган
Анабар. 2023 год
— По-другому и быть не может. Условия такие. Без помощи никак.
— Вот именно. Никак нельзя. Так что я здесь хорошо живу.
— Как вам местная кухня?
— Очень люблю чир и оленину. Строганину все любят. Чир в любом виде нравится. Манты с олениной. Кумыс люблю. Сильно скучаю по свежим овощам. Дома их ем очень много. Сейчас нормально, а зимой тяжеловато без овощей. Обожаю облепиху. Но ее здесь нет. Заказываю в интернете. Чтобы пить облепиховый чай и есть варенье. Хорошо, что в кафе можно заказать прекрасный облепиховый чай.
— Как ваш муж относится к таким долгим отлучкам? Он хоть раз приезжал сюда?
— Он был в Петербурге и Москве. В Якутии ни разу не был. Он физик. Ему 83 года. Он, конечно, не хочет и не любит меня отпускать, но понимает, что надо. Чувствует, что если не я, то никто другой этого не сделает. Конечно, есть люди, которые могли бы так же работать, как я, но пока их не вижу. Он думает, что моя помощь нужна, и поддерживает меня во всём.
— Конечно, по вам видно, что вы увлеченный человек и вам нравится работа.
— Когда мы с ним познакомились, он меня пригласил в ресторан. Это было в конце февраля 1998 года. А в мае этого же года я поехала в Иенгру на месяц. Так что он понял с самого начала, чем я занимаюсь и какой будет наша дальнейшая жизнь. Он не совсем доволен. Но, с другой стороны, очень гордится мной и даже хвастается соседям, говорит: «Она в Сибири».
— Как вам у нас?
— Вообще, я человек не городской. Мне куда более комфортно здесь, чем в Москве или Чикаго. Больше люблю быть на природе. Выросла в деревне. И мне близка здешняя обстановка. Но наше понятие «деревня» не то, что у вас.
— Даже так? Хотя ваша деревня отличается от нашей. У вас там можно в белых сапогах ходить, у нас так не походишь. Вы изучаете якутский язык. Знаете, что такое «бадаран»?
— Нет.
— Это такая глинистая вязкая грязь…
— А-а-а. У нас в Новой Англии есть сезон между зимой и весной, когда есть сезон бадарана. В домах есть специальная комната, где можно снять сапоги, помыть, почистить, чтобы грязь в дом не тащить. Но у вас намного хуже. У нас грязь, у вас бадаран. Какое хорошее слово!
— Какие местные традиции вам по душе?
— Меня поражает, что якуты знают и хранят свои традиции. Недавно были на Ленских столбах. Возила своего коллегу из Санкт-Петербурга. Мы взяли с собой оладьи, чтобы соблюсти все ритуалы. Это поражает, насколько люди знают и чтят свои традиции. Причем поняла, насколько это важно. Был печальный опыт, когда мы были в Анабаре. Прилетели, быстро поели, и надо было сесть на моторку и ехать на север. В суматохе забыли покормить духов оладьями. В итоге дорога была такая тяжелая. Были ужасающие моменты… Когда мы приплыли, поняли, что забыли сделать и сами виноваты в неприятностях.
— Какой следующий пункт ваших исследований?
— В пятницу мы полетим в Абый. Там будет съезд эвенов-оленеводов. Хочу их записать. Интересно, как они говорят на своём языке. Пока знаю только, что эвенский язык твердо сохраняется в двух селах — Березовке и Себян-Кюеле.
— Вы хотите посмотреть различия?
— И различия, и вообще на устойчивость языка. Как дети говорят.
— Ваши студенты из Чикаго хотят составить вам компанию и прилететь в Якутию, чтобы помочь проводить исследования?
— Они очень хотят, и надеюсь, что у них получится приехать. До пандемии уже приезжали со мной. Сейчас у меня три студента. Они занимаются расшифровкой записей и хотят учить якутский язык. Я им дала на выбор: эвенский, эвенкийский, долганский и т. д. Они выбрали якутский. Один мальчик хочет заниматься якутской фонетикой. Другая студентка интересуется многоязычием. Третий студент интересуется искусственным интеллектом и хочет работать в цифре с нашими математиками. Так что есть интерес. Когда я рассказываю, стараюсь показать как можно больше людей. Всегда показываю фотографии нашей лаборатории, коллектива, чтобы они поняли, с кем я работаю. У нас хорошая команда. Это очень важно. Без моих коллег ничего бы не получилось. Студенты смотрят с интересом, как на какую-то экзотику. Вы, наверное, видели наш фильм про Индиану Джонса. Вот, они все думают, что я Индиана Джонс.
— Что не нравится в Якутии?
— Очень страдаю от мошки. В выходные были в Хангаласском районе. Это был просто кошмар. Она мне потом даже снилась. Вот прям ненавижу. Постоянный звон в ушах, везде лезет, кусает. Это страшно.
— А что кроме людей нравится и за душу берет?
— На первом месте всегда люди, язык и культура. Это моя жизнь. И, конечно, природа у вас самая потрясающая.
Беседовала Виктория БУШУЕВА