"Смерть драматична, но это история жизни"

 

Некоторое время назад во всех СМИ вышла коротенькая заметка о новой находке ученых — древнем погребении воина, предварительно датированном 17 веком. На его батасе часть рукояти украшена змеиной кожей — вещь уникальная. Ну, рассказали, и... тишина. «ЯВ» встретился с научным сотрудником Института гуманитарных исследований и проблем малочисленных народностей Севера СО РАН Александрой Прокопьевой, чтобы обсудить не только эту увлекательнейшую историю.

ЭТО ОСОБЕННЫЙ РАЗГОВОР

— На вид вы такая хрупкая девушка, а археолог, — говорю я при знакомстве с Александрой Николаевной, кстати, представителем второго поколения археологов в семье.

— Я еще водитель экспедиции. Мужчину ведь легко представить в археологии — и в научной, и в коммерческой, — а женщин здесь мало, и случайных среди них не бывает. Это и семейная жизнь должна так сложиться, что чуть ли не ночью тебе позвонили — утром ты уже несешься в другой конец республики, и неизвестно, на два дня или на две недели, что все лето семья тебя не увидит, а всю зиму ты будешь сидеть обложенным предметами, бумагами, со своими отчетами. То есть это едва ли история про уют, оладушки, огород.

Нам, редким женщинам-археологам, очень повезло с партнерскими отношениями с мужьями. Ну и без поддержки коллег было бы очень тяжело. Я долго работала в университете, научилась общаться с людьми и не бояться больших объемов работы, но именно в институте состоялась как исследователь и благодарна за поддержку, которую чувствую всегда.

— А как же, скажем так, некомфортные полевые условия девочкам переживать?

— А комары? А грязь? Не всегда из чего попить-то есть, не то чтобы помыться.

— Женщина-археолог столь же редка, как полностью собранный шаманский костюм 18 века.

— Столь же. Тем не менее мы есть. Считаю, что каждый должен заниматься своим делом. А историю якутской женщины должна изучать якутская женщина.

— Где выросла выносливая и аскетичная якутская женщина-археолог?

— В Мегино-Кангаласском улусе. Круглогодично скучаю по несколько суровой природе малой родины, и самые яркие воспоминания детства связаны с семейными поездками за ягодами, а еще с папой в экспедиции.

 — С этого момента подробнее, пожалуйста.

— Когда я была ребенком, он в особо сложные походы, конечно, не брал. Но я, например, отлично помню, как они заново ставили воздушное погребение шаманки.

— То есть разрушили, а потом восстановили?

— Нет, то захоронение само разрушилось от времени. По принятой традиции такие погребения вновь отстраивают трижды. Тогда в Майе работала фирма «Удьуор», и отец с ними как мог поддерживал состояние памятников старины. Помню, лежит колода, а я пытаюсь заглянуть в щели, чтобы рассмотреть шаманку.

— И никакого страха при этом не испытываете?

— Никакого.

— Тема смерти всегда окутана некоей тайной.

— Тема смерти имеет отрицательную комбинацию для любого человека, но моя жизнь складывалась так, что к смерти у меня несколько другое отношение.

— Вернемся к жизни. Вы совершенно точно знали, что вырастете и станете, как ваш папа?

— Становиться историком я совершенно точно не планировала. Меня влекли фундаментальные науки. Впрочем, я испытывала исследовательский интерес ко всему окружающему миру благодаря моим бабушкам и дедушкам, которые рассказывали о каждом интересующем меня предмете, учили ставить правильные вопросы. Я четко пользовалась словарями, энциклопедиями, которых в доме было огромное количество.

— Вы старший ребенок в семье?

 — Я долго была единственным ребенком в семье, поэтому самозанятость была важной частью моей жизни в том числе. Люблю читать, у меня большая биб лиотека. Исследователя занимает сам процесс. А в какой именно области — это уже другой вопрос. В школе меня интересовали алгебра, химия, геометрия, и скорее я бы выбрала профессию архитектора, но в старших классах поняла, что интерес к родной культуре может стать и профессией. Еще в детстве мы с отцом пошли на выставку Тимофея Степанова. Его картины меня поразили, ведь в них было столько деталей! Мне страшно захотелось найти книгу, в которой все эти детали будут подробно описаны и объяснены. Постепенно стала собирать информацию о традиционных верованиях, шаманизме и, видимо, до сих пор в поиске и собирании всего этого еще и нахожусь.

— Какова сила искусства!

— На его картинах действительно изображен большой пласт якутской культуры и визуальные образы очень сильны.

— Что до сих пор вы ищете и сталкиваетесь с оригиналом.

— И счастлива возможности все это не только увидеть, но и потрогать, вывести на диалог.

— ?

— Это особенный разговор. Тот или иной предмет может очень многое рассказать, и я воспринимаю возможность работы с первоисточниками как привилегию и стремлюсь делиться этим с другими людьми.

 СУД ИСТОРИИ БУДЕТ НАД ВСЕМИ НАМИ

— У вас наверняка есть шаманские корни.

— Говорят, что есть. Думаю, чуть ли не у каждого якутянина в роду был свой шаман.

— Это говорит о том, что институт шаманства был распространенным на территории Якутии?

— Если смотреть архивные данные, то в каждом наслеге доходило до десятка, а то и не одного шаманов. Учитывая, что в семье рождалось до десяти детей, одному из них точно передавали дар, каноны, традиции, потому что без передачи опыта и традиций нет.

— В советское время старательно эту цепочку обрывали.

— Именно поэтому сегодня мы в процессе восстановления утраченного. Бывает, что заблуждаемся, ошибаемся, спорим, но все это нужно преодолеть, а на это нужно время. Постепенно совместная работа и исследователей, и хранителей традиций, и мастеров декоративно-прикладного искусства даст свои плоды, результаты будут передаваться следующим поколениям, ведь такая потребность существует, а иначе как ощущать себя частью своего народа.

— Вы — патриот.

— Я не люблю категоризацию и ярлыки, но думаю, что каждый желающий блага родине может считаться патриотом. Даже если это благо будет без тебя. И понимать, что благо бывает разным, оно не всегда от нас зависит, но к нему нужно стремиться, его нужно добиваться, отстаивать, иногда путем жертв.

— Я поставлю зло на колени и убью его!

— Жертвенность есть как в крике, так и в молчании.

— Каким красивым художественным языком вы это подаете!

— Далеко не каждый способен на глобальные жертвы, на героизм, но каждый способен делать пусть небольшое, но важное дело.

— Если для меня, к примеру, программист мыслит, скажем так, квадратиками, то как мыслит историк, который уже не может стать свидетелем дел ушедших, и вот тут, на мой взгляд, без воображения и фантазии уже не обойтись?

— Историк абстрактно мыслит. Уметь абстрагироваться от всего современного, забыть на время, как и чем живет человек в данное время, в данном месте, и посмотреть на людей прошлого их же глазами, то есть собрать все имеющиеся факты, которые и приведут к картине, насколько это возможно, объективной, и здесь много зависит от исследователя, от его профессионализма, от того, как он понимает ответственность перед прошлым, настоящим и будущим. Это как со сном Менделеева, когда долго думаешь, аккумулируешь мысли на тему, и потом приходит инсайт. Это длительный процесс. Например, когда я изучала головные украшения, рассматривала не только непосредственно предметы, а сталкивалась с множеством материалов, работала в архивах, поднимала свои прошлые записи, беседы с людьми. Таким образом и собирается картина, главную мысль которой необходимо изложить четко и ясно.

— Чтобы потомкам было все понятно.

— Жить нужно с пониманием того, что суд истории будет над всеми нами: кто что сделал, кто чего не сделал, все станет известным.

— Значит ли это, что мы должны быть предельно честны?

 — Хотя бы с собой да.

— Сегодня складывается ситуация, когда честным быть, мягко говоря, нелегко.

— А честным быть нелегко во все времена.

— Вы производите впечатление человека честного, волевого, сильного, и такая энергетика при всей вашей хрупкости, я бы сказала, мужская.

— А может, это женская энергетика? Мой отец рано умер, а мама умерла при родах. Работа моя связана с погребениями. И я знаю, что жизнь слишком хрупка и коротка. Неважно, сколько ты проживешь, важно не делать того, о чем можно сильно пожалеть.

— В общественной дискуссии можно встретить мнение, что в республике бал правит матриархат.

— Термины «матриархат» и «патриархат» в широком понимании используются для обозначения каких-то полярных вещей. Я, как исследователь, смотрю на эти установки под другим углом. Изучая погребения 17–18 веков, прихожу к выводу, что в старину положение мужчин и женщин было приблизительно одинаковым. Для скотоводческого уклада, характерного для того времени, без женского труда, а уже тем более без ее репродуктивного успеха не было бы и жизни, равно как не было бы ее без мужского труда, и только работая в тесной связке, семья могла выживать, богатеть, устраивать жизни своих многочисленных детей. Весь женский труд ценился, понималось, что она важна, и это отражалось в погребальных памятниках. Я не говорю о бедняках, так как их погребения встречаются нечасто.

 — Почему?

— Есть такое понятие «археологическая видимость». Если охватить все изученные памятники, окажется, что изученных погребений бедняков мало, потому что их могилы были меньше, они не столь глубоки, а хоронить тела могли без гроба и саркофага, поэтому мы их редко находим. А если говорить о стратах среднего и богатого сословий, то женские погребения ничуть не хуже мужских. Сопроводительные наборы красивые, очень богатые, бывают импортные вещи, а дорогую вещь сразу отличает качество. А сколько трудов положено на само сооружение! Погребальная археология — это археология смерти, а она всегда драматична и трагична, но вместе с тем это и история жизни тоже, ее отражение, ее зеркало. Погребальный обряд — одна из консервативных частей нашей жизни.

— Конец которой положит кремация.

— На недавней конференции был доклад об экокладбищах в Европе, где все устроено так, что постепенно никаких следов от праха человека не останется. И затрагивался вопрос археологии современности. Не думаю, что изучение сегодняшней эпохи будет иметь какие-то затруднения у будущих поколений, мы ведь создаем много других источников информации, к примеру, цифровых. Например, погребения 19 века не изучаются археологами, потому что это, как правило, христианский погребальный обряд без инвентаря со своими известными канонами и правилами. Нам интересно то, что даст новую информацию. А в Якутии это особенно актуально, потому что у нас ограниченный круг других источников информации, мы не можем более подробно, достоверно, фактологически узнать что-либо о нашем прошлом без археологии.

— Не было у нас Несторов.

— Письменные источники, оставленные первопроходцами, путешественниками и государственными работниками, — очень специфичные документы, не раскрывающие многие аспекты жизни населения в те времена. Возможно, кому-то и кажется не совсем этичным тревожить таким образом предков, но это история, которую мы должны услышать.

— По преданиям тревожить могилы шаманов может быть делом и небезопасным.

— Заметьте, что в этих преданиях говорится о простых людях, которые их потревожили — из интереса, из любопытства или случайно. Для нас это профессия, читайте — работа.

— И шаманский дух с пониманием к этому относится.

— Можно и так сказать. Если посмотреть с точки зрения якутской картины мира, не захотел — не нашелся бы. Поиск погребальных памятников — сложный и длительный процесс. Это многие километры пеших маршрутов, анализ логики расположения, приведение в соответствие с современным ландшафтом, который со временем сильно меняется, и последствия глобального потепления мы в своей работе явно ощущаем.

 — А как удалось обнаружить Ат-Дабаан, тоже в разведке?

— Памятник, названный в свое время Ат-Дабаан, является известным местом. В преданиях говорилось о том, что там хоронили «больших» людей, потому следы захоронений были заметны. Первые раскопки были проведены Федором Васильевым еще в 1980-х годах, и с тех пор могильник разными поколениями археологов изучается. Благодаря знатокам истории Хангаласского улуса памятнику возвращается исконное название

— Ат Быраан, и в современных трудах используется это название. В Якутии, в общем-то, немного родовых могильников, в основном одиночные, и в этом заключается одна из сложностей исследований. Мы не можем проводить стационарные ежегодные раскопки, как в других регионах России, когда один могильник изучается десятилетиями, так как содержит останки сотен человек, и один курган — это уже целый срез населения. А у нас такое короткое лето, и в лучшем случае возможно рассмотреть десяток погребений, не более. И сколько полевых сезонов может быть в жизни одного якутского археолога?

— А сколько у вас полевых лет?

— В первую археологическую экспедицию я отправилась в 1997 году вместе с отцом, поэтому у меня несколько другой срок летоисчисления.

— Вы сравниваете свою работу с папиной?

— Мы же в разные эпохи живем, и археология, которая была в его время и сегодня, — это, конечно, разные вещи. Невозможно представить себе науку без междисциплинарных исследований и привлечения других специалистов с самым различным оборудованием и инструментами, которых у предшествующих поколений попросту не было. Одним из интереснейших памятников, изученных отцом, я считаю Ат-Дабаан — погребение подростка, в сопроводительном материале которого была впервые найдена гривна с одной петлей, не типичная для якутских украшений того времени, да к тому же у мальчика. А еще у него в ногах были найдены обожженные человеческие кости в берестяном сосуде. С ним были также положены оружие кылыс, костяные наконечники стрел, серьги и та самая гривна. Но несколько лет назад в одном из разрушенных погребений в Мегино-Кангаласском улусе я нашла точно такую же гривну. Правда, у женщины могила датируется 18 веком, а захоронение мальчика — 14 веком. То есть уже можно по-другому ставить вопрос влияния возраста и гендера на наличие украшений в разные времена. И всякий раз, когда мы что-то похожее на предыдущее находим, круг вопросов становится шире, да и постановка вопросов меняется. Здесь важно вовремя адаптироваться, в целом гибкость ума и умение признавать ошибки продвигают дело далеко вперед.

ОБАЯНИЕ МОЛЧАЛИВОГО ТОРЖЕСТВА

— У вас одна из самых богатых коллекций архаичных украшений, хранящихся в музеях. Как она начиналась?

— Коллекция якутских украшений эпохи архаика накапливалась в музеях на протяжении многих десятилетий, и это результаты работы всех поколений якутских археологов. Долгое время мне было обидно за незаслуженно забытую архаику, о ней знали только узкие специалисты. У народа в ходу были монументальные, парадные и праздничные украшения, характерные для 19–20 веков. У архаики же, на мой взгляд, обаяние молчаливого торжества. Они другие, особенные. Несколько аскетичные, сдержанные, лаконичные, они очень подходят под совре- менный минимализм. Я начала рассказывать о них в запрещенной ныне сети, чем пробудила интерес к ним. Так появился блог. Самые первые, в виде вопросительного знака, сделал мне мой муж много лет назад. Сегодня они вполне популярны. А ведь шесть лет ушло, прежде чем мы увидели, что люди стали такие серьги носить и воспринимать их как часть своей культуры, то есть нужно преодолеть первый барьер, и он уйдет. Потом мы с ним обращались к ювелирам, чтобы сделать гривну. Мастера отказывались, им была непонятна техника изготовления, а посвятить время не очень понятному и мало востребованному украшению, наверное, не многим хотелось. Сегодня мастера делают гривны один в один как в старину, они прекрасно попали под запрос общества, и я очень рада быть частью всего этого большого дела. В такие моменты и понимаешь, что не зря живешь.

 — Что бы вы хотели найти, чего еще не видели, но оно было в те времена, которые вы изучаете?

— Долгое время у меня была мечта найти бастынга. Единственная известная археологическая бастынга хорошей сохранности выставлена в моем родном Мегино-Кангаласском музее. И вот в прошлом году в Сунтаре мы наконец нашли бастынга 18 века, правда, не столь хорошей сохранности, но сам факт: у зрелых женщин такие украшения тоже были, тогда как первая находка была на девочке, что опять же изменило плоскость исследований. Теперь мне хотелось бы найти прообразы первых нагрудных украшений. Это недостающее звено в эволюции якутских украшений.

 — Расскажите, наконец, и о новой вашей находке в Хангаласском улусе — старинном погребении воина, на батасе которого часть рукоятки покрыта змеиной кожей.

— Опять же, это не моя личная находка и открытие, а результат слаженной работы археологической экспедиции института, где у каждого есть своя роль. Многие погребальные памятники, изученные в последние годы, найдены Денисом Петровым, талантливым молодым археологом института. В изучении археологических памятников важно, главным образом, терпение и систематичность. А население хочет здесь и сейчас: раз нашли — расскажите!

— Мало того, мне хотелось бы услышать историю о том, как этот воин убил хозяина этого батаса. Или он купил его у пришлого торговца. А получается так, словно археологи раскопали что-то и тут же спрятали.

— Вовсе нет. Для полноценной и правдивой истории нужен целый комплекс исследований, которые занимают очень длительное время. Кроме того, они дорогостоящи. Здесь нужны антрополог, судмедэксперт, генетик, миколог и многие другие специалисты. А тут еще и что-то похожее на змеиную кожу, что с точностью могут определить только биологи, а до тех пор мы этого утверждать не можем. Многие исследования не только финансово емки, на них еще и большая очередь, тем более в наших новых реалиях. Мы накапливаем материал, пока имеется такая возможность, а ведь еще многие уже обнаруженные памятники ждут своего исследователя. В соответствии с моим пожеланием блага: пусть это буду не я, главное, чтобы он дошел до ответственных рук и светлых голов будущих поколений исследователей.

— Достоверным можно считать только то, что он был воином?

— Об этом говорит его оружие — батас и батыйа, наконечники стрел, лук, колчанный крюк, седло, медный котел, шикарный бисерный пояс. А вот одежда, к сожалению, не сохранилась. По набору этих предметов предположительно захоронение 17 века.

— Это вы удачно в разведку сходили!

— Это правда. Оружия с такой рукоятью доселе не встречалось.

— А на какой стадии находится реставрация шаманского костюма отличной сохранности, найденного заречным отрядом археологической экспедиции института и отправленного вами во Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени Грабаря?

— Якутское отделение РГО помогло нам в передаче всех предметов реставраторам, работа которых займет пару-тройку лет. По итогам работы в Москве будет проведена выставка, после которой должна будет состояться передача отреставрированного комплекта в музейный фонд, но пока проблема заключается в том, что наши музеи не имеют возможности принять сей уникальный дар в силу отсутствия необходимого оборудования для хранения. На сегодня назрела острая необходимость в таком фондохранилище, чтобы грамотно хранить и передавать невероятно красивые, исторически ценные вещи — свидетели нашей древней истории — из поколения в поколение.

— Даже только ради этого стоило затеять это интервью.

— Принятие решения о начале строительства музейного фондохранилища было бы самым замечательным завершением Года культурного наследия.

 

Яна НИКУЛИНА.