Вся музыка мира — от Него

Есть в Филармонии Якутии один замечательный коллектив «Камерата Якутск», исполняющий очень интересную камерную музыку, как правило, ранее не игранную в республике. Коллектив готовит фактически не более программы в год, и их выступление — это всегда событие. Создателем и главным идейным вдохновителем «Камераты» является контрабасист Дмитрий Рогов — личность очень музыкальная и творческая. Уроженец Рязани и выпускник Московской консерватории, он удивительным образом оказался в итоге в Якутии, среди тех музыкальных «варягов», кого призвали в только учрежденную филармонию как опытных наставников для молодого оркестра.

Музыкант рассказывает историю своего «нелинейного» пути в профессии, где был и рок-н-ролл, и другие повороты, о работе в Сирии накануне войны и о том, как попал в Якутию, а также делится тем, что «Камерата Якутск» представит в новой программе.

— Как известно, если у человека есть склонности к музыке, то это проявляется с самого детства. Вот у меня и проявилось. Родители мне говорили, что сначала я запел, а только потом уже научился разговаривать. Так что с самого рождения музыка была со мной. И непонятно откуда. Родственников музыкантов у меня нет. Единственно, знаю, был дед, который играл на балалайке. А еще родители обратили внимание, что я пою практически все песни, которые слышу.

— И вот с этими способностями тебя и отправили в музыкалку?

— Привели в первый класс. На прослушивании выяснилось, что у меня хороший слух. В советские времена была простая система: если слух хороший, то предлагали скрипку, виолончель или хор, если не очень — духовые или фортепиано, ну а если есть хоть какие-то музыкальные данные — то на ударные инструменты.

— Интересно, что на фортепиано не нужны были «максимальные параметры».

— У пианистов помимо музыкальных способностей смотрели на физические данные, чтобы были крепкие руки и длинные пальцы, например. Если с физикой и координацией хорошо, то может получиться хороший пианист. А само прослушивание было примерно таким: нужно было исполнить песенку, прохлопать сложный ритм, повторить несколько упражнений на координацию и внятно побеседовать со взрослыми. Так становилось ясно, есть ли у ребёнка слух и чувство ритма. Смотрели и на то, как ребенок преподносит — музыкально или формально. Ну а если никаких данных, то не брали (смеется). Со всем этим у меня проблем не было, поэтому предложили на скрипку. И хочу сказать, что сейчас подобная процедура формализована, а тогда это было основой. Как я понимаю, родителям музыкально бездарных детей говорили примерно так: «Ваш ребеночек, конечно, очень талантливый, но не в музыке, сюда вам не нужно». И это был вердикт.

— Итак, полных десять лет музыкалки?

— Не совсем. Во-первых, там было два преподавателя: один хороший, а второй — не очень. «Хороший» брал только детей, у которых есть в семье музыканты. Скрипка — один из самых сложных инструментов, поэтому для успешного обучения родители должны помогать дома своему ребенку. А у меня родители — инженеры. Понятно, что я попал к тому преподавателю, который не очень хороший. Так вот, как раз в силу своей неорганизованности с домашними занятиями у меня было не очень. И выезжал я только на способностях.

Ну а потом, после пяти лет обучения произошло одно событие: я довольно сильно и продолжительно болел, и это послужило причиной тому, что мне пришлось бросить скрипку. Но природа, видимо, взяла свое, и через год я вернулся в музыкальную школу, причем пришёл туда уже сам. Был вариант пойти на виолончель, но я как-то хотел более утилитарно использовать свои данные и выбрал гитару. И в итоге окончил музыкальную школу по классу гитары.

— Поворот. А потом сразу в музучилище?

— Нет. У меня всё намного сложнее. Я был, можно сказать, разносторонне развитым. И при обоих родителях-инженерах интересовался еще и «технической стороной жизни». И вот эта часть моей натуры к старшим классам стала вровень с гуманитарной. Читал технические журналы, интересовался различными техническими новинками. Затем так же в школе я увлёкся радиоспортом. И всё это в итоге привело к тому, что я поступил в Рязанский радио­технический институт.

— Но с музыкой-то не прекращал?

— Нет, конечно. Время было беспорядочное: много знакомств, тусовок, путешествия автостопом и студенческие отряды. От академической музыки я отошел. Тогда было время рок-н-ролла. У нас была в Рязани группа под названием «Крыши». Образовал её мой друг, прекрасный поэт. Сначала мы играли непонятно что, просто бряцали по струнам, но я же бывший скрипач, терпеть фальшь было невозможно, и я же не зря учился теории музыки, пришлось исправлять положение и помогать друзьям. Вначале я играл на акустической гитаре, но потом понадобился басист — и это был зигзаг судьбы.

— Вот, значит, как вывела дорога к басовому направлению.

— Да, так. Купил бас-гитару. Почти сразу же сделал из нее безладовый инструмент (я же скрипач), выдернув из грифа лады и залив эпоксидкой щели. Это был фурор в Рязани. Народ удивлялся, видя этот инструмент. Много выступали, даже в другие города ездили.

— И долго продолжался такой рок-н-ролл?

— Четыре года почти. А потом я снова угодил в больницу уже на последнем курсе института и выпал из жизни на полгода. Диплом оказался в подвешенном состоянии. Пришлось взять академ­отпуск. На последнем курсе это обычно, и к тому же у нас такая группа была, которая после окончания должна была пойти работать в закрытое КБ. Целевая подготовка. Еще я в то время устроился на работу к отцу на завод, на должность инженера. А в институт решил не возвращаться. Видел, что идти на тот момент в «оборонку» бесперспективно. Перестройка тогда спутала все карты. Понятно, что в стране происходило. Да, кстати, и КБ это перестало вскоре существовать. Ведущий инженер удрал в США. Это было в 1995 году.

— Музыка тоже разочаровала в тот момент?

— Наоборот. Наши экзерсисы усложнялись. А меня стали приглашать и в другие группы. Начал интересоваться джазом. В рамках нашей группы мне было уже тесно, и мы в итоге разбежались. А далее... Случилась в моей жизни одна дождливая осень. И вот, сидя дома, от скуки я поставил у себя на проигрывателе пластинку с записью 24 каприсов Паганини. И вдруг, услышав звучание скрипки соло, я почувствовал, как что-то щёлкнуло внутри, и вновь открыл для себя всю красоту и глубину этого инструмента. Что она может одновременно звучать как оркестр и быть такой же одинокой, как самый одинокий человек во всей вселенной. И я буквально рухнул в бездну. Стал слушать все пластинки с классикой, что у меня были. Сразу зашел Бетховен, Бах, Рахманинов, Чайковский, духовная хоровая музыка. Оказалось, что я их всегда и любил, но у меня все это где-то в подсознании отдыхало. И получилось так, что все, что было до этого, отошло на задний план, ну или перешло в категорию опыта.

— Это ты про рок-н-ролл.

— Да, об этом. Но, по правде, рок-н-ролл остался. Он, как и академическая музыка, подобен неизлечимому вирусу. Однажды инфицировался, и он остается с тобой на всю жизнь. И, кстати, тут так еще совпало. Одним из последних групповых музыкальных проектов, в котором я участвовал, был рок-н-ролльный, но сами эти ребята были из мира джаза. Потом я с ними сыграл и джазовую программу, заменяя их человека. Тогда я почувствовал, что меня увлекает умная музыка, и всерьёз начал втягиваться.

Так вот, в тот момент ребята мне и сказали: «А может, тебе на контрабасе все же играть, а не на гитаре. Для джаза контрабас больше подходит». Я подумал, почему бы и нет. Купил старенький контрабас и начал пробовать на нем играть. А наш саксофонист на одной из репетиций сказал мне о том, что в нашем музучилище появился педагог по контрабасу, и посоветовал с ним познакомиться. Я согласился. И это, конечно, стало самым мистическим событием в моей жизни.

На следующий день я пришел в музучилище, познакомился с преподавателем. И ещё через два дня уже был студентом, хотя на дворе стояла глубокая осень. Меня взяли без экзаменов. Было в то время так: первая половина дня работа — на заводе, а вторая — обучение в музыкальном училище.

— Интересное развитие. Скрипка, гитара, бас-гитара и, наконец, контрабас. Инструмент становился все больше.

— О такой тенденции не думал. Скорее, развивалось все соответственно возрасту: родители отдали на скрипку, потом я уже сам выбрал гитару, потому что хотел петь под нее, потом был рок-н-ролл как образ жизни, и уже академическая музыка как итог.

— А с джазом продолжил?

— Еще не раз приходилось, джаз люблю до сих пор и постоянно слушаю, но большая музыка поглотила целиком. И контрабас остался. Теперь он моя жизнь, мой ближайший друг, продолжение меня, или я — его, не знаю. Окончил училище и поехал в Москву поступать в консерваторию.

— Да, хорошие повороты. Сложно было поступить с улицы?

— У меня не было шансов не поступить, поскольку тогда у меня внутри было такое чувство: «Если не я, то кто?». Я горел, как сто
солнц. Да, тогда открылась совершенно другая вселенная. Я стал еще более отчетливо понимать, насколько люблю музыку.

— В консерватории играл в каких-то составах?

— Да, конечно. Но не на первых курсах. Во-первых, учёба в консерватории непроста, требует много времени и самоотверженности, поэтому работа студентов каралась вплоть до отчисления, а во-вторых, родилась первая дочь. К тому же тогда приходилось жить на два города. В пятницу вечером отец на последней электричке ехал в Рязань к семье, а в понедельник рано утром уже студент возвращался в Москву. 

За время обучения в консерватории, наверное, переиграл во всех московских оркестрах как приглашенный музыкант. И, разумеется, в студенческом оркестре много играл. Выезжали и на гастроли, в том числе и за рубеж. Однажды отыграли замечательный концерт со студенческим оркестром в Париже, в Зале ЮНЕСКО, исполнив Девятую симфонию Бетховена с Зубином Метой. А во время аспирантуры уже по полной работал в оркестре «Новая Россия» под руководством Юрия Башмета. И по окончании как раз в этом коллективе я прослужил дольше всего, шесть лет. Ненадолго, правда, уходил к Спивакову, в Национальный филармонический оркестр.

— Вы много гастролировали. Какие-то особенные выступления можешь отметить?

— Самые запоминающиеся выступления — это, пожалуй, концерты, сыгранные в лучших исторических европейских залах. Больше всего мне нравятся Музикферайн в Вене и Консертгебау в Амстердаме. Уникальное место также — это Театр Ирода в греческих Афинах, амфитеатр под открытым небом огромных размеров, где в любой точке слышно даже шёпот со сцены. Было еще замечательное большое турне с Башметом по Италии, Франции и Германии. Очень много было городов и прекрасных старинных театров. В Лондоне однажды выступили в Альберт-холле. Вообще, мне повезло, тогда за несколько лет удалось объехать почти всю Западную и Восточную Европу, даже в Барселоне поиграть на площади перед собором Святого Семейства.

— Насыщенно, конечно. А как вышло, что ты в итоге попал в Сирию?

— К тому моменту я знал почти всех музыкантов Москвы. И вот один из них мне однажды сказал, что в Дамаске есть Российский культурный центр. И что у этой организации есть возможность приглашать на работу музыкантов из России. А работа — это преподавать в консерватории и играть в оркестре. Я заинтересовался. И мне предложили хороший контракт. А материальная сторона была тоже очень важна. У меня уже было двое детей, мы снимали квартиру, и средств не хватало. В общем, мы с женой обсудили и решили сорваться. Тут и перемена мест, и новый опыт, и хорошие условия для детей — школа при посольстве. Это было в 2007 году.

— Какой ты увидел Сирию? Как там складывалась жизнь в то время?

— Прежде я никогда не бывал в исламских странах, за исключением Турции. Слабо представлял, как там устроена жизнь. Стал собирать отзывы, и многие писали, что Сирия — очень светская страна, что там есть исторически давнее уважение к России и что сирийцы очень приветливые. И вот это все я там и увидел. Дамаск — один из древнейших городов на планете, и, когда попадаешь туда, буквально чувствуешь это. Колыбель цивилизации. И принцип жизни там совершенно иной, непривычный для нас. Такие хаотично снующие туда-сюда улыбающиеся люди — как на восточном базаре. По-английски, кстати, почти никто не говорит. Пришлось осваивать разговорный арабский.

— А по музыкальной части как складывалось?

— Стал концертмейстером группы контрабасов в Сирийском национальном оркестре. И там, кстати, почти все концертмейстеры были из России. А играли мы кроме академической музыки и много арабской, разумеется. Открыл для себя огромный пласт музыки, который отсутствует в нашем базовом музыкальном образовании. Пришлось учиться её исполнять, а такое у нас невозможно, это бесценный опыт.

Были открытия и по части преподавания. Мои ученики говорили по-английски, причем на хорошем уровне. Но их особенность в том, что с ними не требовалось говорить о музыке буквально, они прекрасно понимали язык образов, что говорит об их высокой внутренней культуре, что тогда меня поразило в хорошем смысле. Так я учил их музыке, а они меня немного арабскому. Активные очень ребята. Половина учеников были девушки, контрабас — популярный инструмент там. И мы друг друга очень хорошо понимали, очень много времени проводили вместе.

— А потом случилась война. Когда начались первые обстрелы?

— В 2011-м. Мои старшие студенты ходили на акции протеста. Они были приверженцами борьбы с коррупцией и считали, что в Сирии ее много. Я же пытался им объяснить, что коррупция есть в любом государстве, а в их стране ситуация по этой части не так плоха, как в других странах. Да, там, может, не всё было просто со свободой, но люди имели возможность открыто высказывать свое мнение. Политических преследований не было. Жестко было только с наркотиками. Ну так вот. Ситуация ухудшалась. Пригороды уже обстреливали, попадало и в город. Стало совсем опасно.

В марте 2012-го мы вывезли оттуда свои семьи. Оставшиеся скучковались в одной квартире, чтобы как-то доработать контракт. А потом в апреле впопыхах мы буквально бежали из Дамаска. Улетали инкогнито. Дорога до аэропорта уже обстреливалась. Мы ночью ехали туда в черных джипах с надетыми бронежилетами. На бешеной скорости, без огней и с автоматчиками по бокам мы неслись в аэропорт. И сразу с чемоданами в самолет. Последний месяц было очень опасно. Все боялись, что попадет в дом. Окна уже тряслись от разрывов.

Когда я был уже дома, спустя месяц после отъезда, мои ученики прислали фотографию. На ней было запечатлено то, что осталось от нашего класса. Во дворе консерватории разорвалась мина, ударная волна вынесла раму, разбив стеклом почти все контрабасы. Ну и произошло это в то время, когда у нас обычно шли уроки.

— А потом с одного конца света, опалённого войной, ты попал в другой — почти в тихую гавань под названием Якутск. Как это случилось?

— Все очень быстро произошло. Примерно через пару недель после возвращения мне позвонила Наталья Базалева, в то время директор и худрук филармонии. А вышла она на меня через нашего общего знакомого мастера по струнным из Мариинского театра Глеба Дроздова. С ним вместе мы работали в Дамаске. Таким образом, она по телефону рассказала, что создается филармония и есть хорошие перспективы. Но изначально она меня пригласила на проект.

В общем, все красиво расписала, в том числе сказав, что главным дирижером станет Фабио Мастранджело, с которым я был знаком. А я как раз в то время был на распутье: закончилась моя история с работой в Сирии. Были идеи вернуться в Москву. Но тут я получил приглашение слетать в Якутск. Я даже долго не раздумывал, согласился. Никогда не бывал в Якутии, было интересно. К тому же пока это было приглашение только на разовый проект — концерт-презентация филармонии.

— И вот сыграли вы этот концерт...

— Да. Я пробыл неделю, посмотрел, как живет столь отдаленный регион, и уехал. А спустя две недели снова раздался звонок от Натальи Базалевой с приглашением на другой проект. Опять согласился. В тот приезд было озвучено, что руководству филармонии хотелось бы, чтобы в оркестре были опытные музыканты-наставники на должностях концертмейстеров. И вот тогда мне уже стали конкретно предлагать место. А разговор состоялся на борту теплохода, который вез нас на Ленские столбы.

Был очень интересный концерт тогда. Два теплохода стояли борт к борту. На палубе одного располагался оркестр, а на палубе другого сидели зрители. Было очень романтично, с видом на скалы. Я познакомился с сотрудниками филармонии, с музыкантами подружились. Тогда в оркестре было уже порядка сорока человек, почти все молодые.

Я почти сразу согласился на работу в оркестре, но нужно было обсудить с семьей этот вопрос. Младшая дочь совсем маленькая была, только первый класс окончила. Да и старшая — только пятый. Но предложение было заманчиво, и в итоге решили ехать. В сентябре мы были в Якутске

— Как первые впечатления?

— Как-то все сразу завертелось. Правда, сначала со скрипом. Было не так, как мы привыкли, ведь филармония ютилась и продолжает пока ютиться на пятидесяти квадратных метрах в ДШИ. И мне это, конечно, странно было. Я за свою жизнь играл в разных коллективах. И всегда у оркестров репетиционными базами были большие студии. Но меня в принципе больше интересовали творческие перспективы. Тем более было обещано, что я пойду преподавать в ВШМ. И действительно сложилось неплохо. И в целом работа в Якутске пошла нормально.

Часто на первых порах приезжал главный дирижер Фабио Мастранджело и оставался надолго, занимался оркестром. Программы при этом были интересные. Вообще, первые годы работы оркестра были очень продуктивными. Были средства на приглашение дирижеров, солистов. И мне творчески было очень интересно. Да, оркестр тогда был еще маленьким и слабоватым. Но мы понимали, что коллектив только создан, а качества по щелчку просто не бывает. Всегда нужно время — чтобы появилось чувство локтя, чтобы люди научились коллективно думать, совместно музицировать. Это искусство, которое требует времени и большого труда. И, понимая это, у меня не было никакого дискомфорта: люди молодые, стараются, я видел в то время рост. Рост этот несколько лет продолжался. Филармония и людьми потихоньку прирастала. Оркестр развивался, может, и не так быстро, как хотелось.

Единственно, что напрягало, это удаленность Якутии от центра страны. Но мы, соглашаясь на переезд, в общем-то, все понимали.

— Как появился ансамбль «Камерата»?

— Изначально у меня было предложение к Наталье Владимировне развивать в филармонии камерное музицирование. Она с энтузиазмом встретила идею. Я предложил сделать такой проект, который предполагал бы не фиксированный состав, а свободный формат. Я брал на себя разработку программы и репетиционный процесс. Опыт организационной работы с музыкантами у меня был. И как итог — концерт или серия концертов.

— В чем особенность «Камераты», как подбираешь произведения ?

— Изначально мне было интересно поиграть самому, и поэтому я начал с произведений, в которых участвует контрабас. А еще я понял, что существует огромное количество музыки, которая никогда не исполнялась в Якутске. Просто даже в силу того, что камерный жанр довольно сложный и требует очень хорошего уровня от каждого музыканта и времени для репетиций. Почти сразу же мы стали экспериментировать — использовать видео на выступлениях, делать интересные афиши, читать стихи, приглашали для участия в концертах художников, выходили в необычные места для концертов. Было такое желание — смешивать жанры. Но, правда, теперь я на все это по-другому смотрю.

Синтез жанров должен остаться другим сценическим искусствам, таким как опера, театр или пластика. А музыка должна остаться музыкой. Это моё субъективное мнение сейчас. Поэтому думаю, что в будущих проектах будем обходиться без контента, который отвлекает от музыки. Хочется вернуться к чистоте, музыкальный язык самодостаточен и универсален.

— Вспомнишь самые интересные программы за эти годы?

— Первое время мы выступали исключительно в зале ЯНЦ. Там стоял рояль, и до ремонта зал был такой минималистичный по облику. Мне нравилось, как там летает звук. В одной из первых программ на премьеру своего произведения «Ре-мажор № 3» в Якутске приехал его автор — Павел Карманов. Еще была необычная программа, где мы исполняли Георгия Пелециса, там пела прекрасная Людмила Кузьмина. С ее же участием в Римско-католическом соборе мы в другой раз исполнили Stabat mater Джованни Перголези. Помнится, тогда мы приложили немало усилий, чтобы сделать масштабный концерт на площадке, где раньше проводились только органные вечера.

Ну и, конечно, концерт «Камераты» в Москве в Большом зале консерватории, куда мы привезли огромную и сложную, почти трёхчасовую программу. А ещё был совместный с ГАРДТ спектакль «История солдата» с музыкой Игоря Стравинского, музыкально-поэтическая композиция с музыкой Георгия Свиридова и стихами Сергея Есенина «Отчалившая Русь». Да все наши проекты очень интересны.

— В Римско-католической церкви вы, наверное, были первые музыканты.

— Не знаю, но по-крупному — да. И в этом зале мы исполняли еще одну программу с музыкой Феликса Мендельсона, Иоганна Баха и Арво Пярта. Соединили барокко, романтизм и современность. Мощная была программа.

— Воспоминания — это замечательно, но «Камерата» сейчас готовит новую программу.

— Идея возникла вместе с названием программы «Параллели». В одной программе будет музыка двух удивительных композиторов двадцатых годов двадцатого века Дмитрия Шостаковича и Гавриила Попова. Но если имя первого из них всем известно, то имя Попова неизвестно практически никому. Разве что любителям кинематографа: он написал огромное количество киномузыки. А между тем Попов — один из интереснейших композиторов эпохи русского авангарда, оказавший огромное влияние на своего друга Шостаковича.

Также в программе произведение Павла Карманова. О нем я уже упоминал. А еще мы впервые в Якутске сыграем сочинение, которое было написано специально для «Камераты» петербуржской композиторкой Настасьей Хрущевой. Этот опус мы получили в результате победы на конкурсе «Ноты и квоты» Союза композиторов России. Он называется «Девять убогих пьес». При этом в слове «убогий» автор не усматривает его теперешний смысл, но идет к корням, где оно имеет значение — «у бога», то есть наивный, простой, живой. Программу назвали «Параллели», это отражает ее суть, которую я хочу показать, а именно схожесть личностей композиторов в их различности, а также преемственность поколений. И вот еще. В рамках этого проекта есть идея пообщаться с гостями. То есть после концерта сделать попытку организовать обратную связь, обсудить услышанное или, может, узнать, что интересно нашему слушателю. Посмотрим.

— Вернемся к филармонии. Скоро у вас появится новое здание. Будет там приятнее играть, будут репетитории и так далее. Но вместе с тем появление этого нового здания не означает, что оркестр будет играть лучше, а филармония как организация станет лучше работать. Чего, на твой взгляд, не хватает на данном этапе оркестру и филармонии в целом?

— Дело в том, что у нас есть замечательный главный дирижер и мой друг маэстро Фабио Мастранджело. Сейчас он один из самых востребованных дирижеров в России. Его заслуги в становлении нашего оркестра огромны. Но в силу его огромной востребованности и занятости он физически не может здесь присутствовать часто и надолго. А нашему оркестру, я считаю, нужен еще и такой дирижер, который бы так же компетентно и увлеченно занимался развитием нашего оркестра постоянно. Каков будет его статус — «главный дирижер» или «главный приглашенный дирижер» или какой-то еще, — неважно.

Также, на мой взгляд, нам не хватает стратегии развития оркестра филармонии. То есть необходим многоступенчатый долгосрочный план работы, направленный на развитие исполнительских качеств оркестра, репертуарной политики, укрепление общего культурного уровня музыкантов, организации гастрольной деятельности, кадровой политики, повышение конкуренции внутри коллектива, усиление интереса публики к оркестру и пр. В общем, нужно четко понимать, к чему мы стремимся и как будем развиваться.

В-третьих, нам необходим профессиональный музыкальный менеджмент. Всё это неотъемлемые компоненты правильной работы любого серьёзного и крупного профессионального музыкального коллектива, которым, я надеюсь, желает стать и наш оркестр. Пока по всем этим пунктам дела оставляют желать лучшего.

— В завершение нашей беседы хочу спросить у тебя о твоем жизненном кредо как музыканта.

— Знаешь, я размышлял над этим перед тем, как приехал сюда. Наверное, то, что должен делать здесь и сейчас, — это делать максимально то, что я могу, что мне позволяет мое образование, энтузиазм, желание участвовать и желание творить. Кредо? Верую. Вся музыка мира — от Него. Я стараюсь служить Музыке. И раз уж мне даровано счастье понимать ее смыслы и очищаться через нее, то мне хотелось бы помогать в том и другим людям. Этому пути и следую.

— Исчерпывающе. Спасибо!

И. БАРКОВ