Что я, рыжий?
Ударивший по рукам с «Новыми людьми» сын и племянник криминальных авторитетов Якутии едва ли не стал политической сенсацией минувшей недели. «ЯВ» разыскал Владимира МАЛАШКИНА-младшего. Узнал, когда его нашел биологический отец, часто ли он звонит из колонии, кто оплачивал тест ДНК, какое имя носил до 26 лет, откуда пригнал лошадиную сотню для своего будущего конезавода и как мамонты спасают слонов.
Криминал рвется во власть — это первая мысль, которая приходит на ум при виде того, как родня криминальных авторитетов жмет руку руководителю партийного отделения. Тем более, когда сообщается, что родня эта собралась в Ил Тумэн.
Братья Владимир и Василий Малашкины — они же Вова Рыжий и Вася Дурак — хорошо известны в определенных кругах Якутии. И вот сын Рыжего, Владимир Малашкин-младший, о существовании которого мало кто подозревал, вышел из тени. Владимиру сегодня 38. Родился в Абыйском улусе, до окончания школы жил там же в селе Кенг-Кюель. Потом отправился покорять Якутск, начав скромно с ПТУ и получения профессии слесаря дорожных машин. На первый взгляд, для хорошиста выбор неожиданный, но…
Владимир МАЛАШКИН:
— Я рос в очень бедной семье, даже по сельским меркам. Мама — санитарка, отчим, которого я тогда считал родным отцом, — кочегар. Отчим не был добытчиком, к тому же в семье, как говорится, были вредные привычки. И в восемь лет я сказал себе, что никогда не буду курить и пить — даже никогда не пробовал.
У меня не было детства. С 11 лет был в семье добытчиком, где еще росла и маленькая сестренка. Брался за любую работу в селе. Кто-то давал мясо, рыбу, уток… В 11 лет я за два дня переколол 30 кубометров дров, за что мне заплатили 300 рублей. Для 1996 года это копейки, но мама получала 1200, отчим после вычета алиментов — 600 на руки. В училище было общежитие и хоть копеечная, но стипендия. Поступил туда в 2002- м, а в 2003-м меня избрали президентом СПТУ-11.
— А что же ваши авторитетные родственники? Почему отец и дядя не взялись вам помочь?
— Отца я увидел лишь в 14 лет, до этого даже не предполагал, что живу с отчимом. Сначала увидел его со спины метров с 200 и сразу понял, что это родной человек — зов крови, наверное. Потом отец пришел к нам домой, сказал, что я его сын — у нас с ним одно лицо.
— Как отреагировали на его появление мама и отчим?
— Никак. Может быть, им было все равно (замолчал). Тогда меня звали по-другому: Евгений Александрович Слепцов. Фамилия мамы, а откуда взялось отчество, вообще не знаю, видимо, просто так записали. В 2012 году мы сделали тест ДНК, который на 99 с лишним процентов установил, что я сын Владимира Васильевича Малашкина.
— Кто стал инициатором проведения теста?
— Отец. Видимо, он все-таки сомневался в родстве. Я не возражал, поскольку хотел знать свои корни — это уже чисто якутское.
— Владимир, в вашем лице якутское трудно отыскать.
— У меня мама саха. До 17 лет я вообще говорил только по-якутски. Русский учил уже в Якутске и сейчас свободно им владею, но думаю по-прежнему сахалыы. Пошли в клинику, заплатил за тест, получили положительный результат.
— Отец настоял, а платили за тест вы?
— Так получилось. Я был уже взрослый человек, мог сам заплатить. После теста ДНК отец сказал, что мне нужно сменить имя и фамилию. Мне самому имя Женя не нравилось — какое-то полуженское, что ли. Хотел настоящее мужское — Серега, Леха или Вова. Отец настоял, чтобы я взял его имя, фамилию и от него отчество, — теперь я Владимир Владимирович Малашкин, так же зовут и моего младшего сына.
— Видимо, вы стали близки с родным отцом.
— Его появление в 14 лет для меня стало светом в конце тоннеля. Это что-то подростковое, скорее, эмоциональное, чем разумное. Во второй раз увидел его уже в Якутске, когда мне было 17. Вообще, как отец с сыном мы встречались и разговаривали лишь несколько раз в жизни. После тестирования ничего не изменилось. Не могу сказать, что жалею: если не было дано в детстве, откуда взяться потом?
— Владимир Малашкин-старший отбывает наказание в колонии. Вы его проведывали?
— Нет. Видел его в последний раз лет восемь назад. Где-то раз в год он звонит, спрашивает про меня, внуков…
— Просит прислать передачу?
— Нет, ничего не просит.
— Как вы отнеслись к тому, что отец и дядя занимают определенное положение в криминалитете?
— Как говорят, родителей не выбирают. Ни отец, ни дядя никогда ничем мне в жизни не помогли. Вообще. Всего добивался своей головой и руками. Я никогда не был с криминалом и не знаю друзей своего отца и дяди. Самое мое большое правонарушение в жизни — превышение скорости.
— «Природа отдохнула на детях»?
Владимир расхохотался.
— У меня, видимо, проснулись другие гены: дед по материнской линии в Арктике держал оленей, а у деда по отцовской в Самарской области была конеферма. У нас с женой в Абыйском улусе свое стадо. Я хочу осветить эту фамилию с другой стороны.
В апреле прошлого года я закупил сто лошадей на Алеко-Кюельском конезаводе в Среднеколымском районе и пригнал их в Абый. Сначала думал купить 75, но это был год 100-летия республики… Это была поистине уникальная операция. Сначала 250 км от Колымы до Индигирки мы прошли на снегоходах, вернулись на вездеходах, обратно на тракторе повезли сено, оставляя его по маршруту. А потом по пробитой дороге погнали лошадей. 250 км табун прошел за пять дней. Затем погрузили лошадей на «КамАЗы», чтобы они на льду Индигирки ноги не переломали, и еще 200 км в Абыйский улус. Колымо-Индигирская трасса — зимник, который мы впервые пробили в тундре, мог бы стать дорогой жизни. Ведь он сократил бы путь от Якутска через Абый до Среднеколымска на 1100 км. Согласитесь, в наших условиях это дело. Ладно, это уже другой вопрос.
— Зачем так издалека гнали лошадей?
— В 2017-м в Абыйском районе выпало три метра снега — погибло 90% поголовья. К нам завезли чурапчинских лошадей, но они маленькие и подпортили породу. Наш абыйский жеребенок перед забоем весит килограмм 140, а чурапчинский — 90–100. Вот я и решил завезти лошадей со Средней Колымы, чтобы возродить поголовье и даже создать новую колымо-индигирскую популяцию — мощную, рослую, упитанную. Хочу привезти тяжеловоза для улучшения породы. Думаю закупить еще сто лошадей. А через несколько лет открыть в улусе конезавод.
— На мамонтовой кости поднялись, что сотенные табуны покупаете?
— Занимался разным бизнесом. После ПТУ два года подрабатывал в Якутске, потом вернулся в Белую Гору. Открыли лодочную станцию, торговали сотовыми телефонами, занимались рыбой.
В 2015-м познакомился с директором «Экспо-мамонта» Константином Чугуновым и стал его представителем. Абыйский район богат мамонтовой костью. Если бы не она, люди бы нищенствовали. В начале нулевых в каждом местном магазине толстые долговые книги лежали, и люди свои пенсии и пособия сразу туда относили. А сейчас могут нормально купить еду, одежду, технику, взять ипотеку. Если бы не было мамонтовой кости, то, точно говорю, исчезли бы Белая Гора, Чокурдах, Среднеколымск, все деревни... Останки мамонтов не только людей в Арктике спасают, но и тех же слонов в Африке! Не было бы мамонтового бивня, слонов бы перебили.
— И все-таки мамонтовый бизнес полукриминальный, не будете спорить?
— Буду. Потому что это в прошлом. Сейчас на экспорт ни одного куска не вывезешь без экспертной оценки. Вообще, на эти экспертизы уходит четверть доходов. Так что про его сверхприбыльность можно забыть. Тем более ковид подорвал, закрытие границ. А так, как и везде, всё зависит от человека.
У меня от палеонтологов куча благодарностей за уникальные экспонаты, которые им передавал. Но в свое время мамонтовая кость меня хорошо поддерживала. Купил дом в Якутске, построил второй в Белой Горе. Видимо, сказались травмы детства: мне хотелось помогать тем, кому особенно трудно. Деньги ведь всем не раздашь, да и не поймут люди такого барства. Тогда я за свой счет отремонтировал больницу в селе Сутуруоха. Почти 40 лет она не видела капремонта, люди там в валенках ходили. Часть стройматериала у меня была, что-то на своем «КамАЗе» привез из Якутска, нанял местных, восстановили стены, потолок, крышу. Сейчас там в -45 форточки открывают. Люди в больнице рождаются, получают прививки, приходят за помощью, умирают… В селе 500 человек, получается, всем помог — вот этим я горжусь.
— Владимир, вы общительный человек? Чем занимаетесь в свободное время?
— Своих друзей могу на пальцах одной руки пересчитать: друзей ведь просто так не найдешь. Когда-то занимался борьбой, в Играх Манчаары участвовал по перетягиванию палки, правда, без призовых мест. Мне не нужны дискотеки, клубы. У меня одна страсть — охота, рыбалка. Там нет депутатов, никто не кричит, всё очень спокойно. Себя нахожу в уединении.
— И собрались в депутаты, чтобы кричать…
— Ну да… (Смеется.) Окончательное решение примет партия. Надеюсь, поддержат. Если люди выберут, наверное, в Ил Тумэне и покричать придется. Мнение же отстаивать надо. Хотя, кто знает, вдруг получится: чтобы польза была и без лишнего шума.
— Выиграете — расскажете. До вас, кажется, никому не удавалось.
Сергей СУМЧЕНКО.