Кулаковский и старуха-дэриэтинньик
Сооснователь якутской литературы, народный философ, исследователь традиционной культуры Алексей Кулаковский издавна, еще с довоенных времен, был героем народного фольклора, выступая в качестве главного персонажа странных историй. Якобы это были подлинные фрагменты его биографии. Поскольку А. Кулаковский некоторое время был в опале у властей (уже посмертно), то и истории эти рассказывались в узком кругу писателей лишь шепотом.
В гостях у народного писателя
Это был, наверное, август 1987-го, если не путаю. Явно было ещё лето. Но знаете такое - полузабытое теперь, советское… Ленивое что ли. Неспешное. Городская свалка на Вилюйском загорелась, вонючий смог окутал Якутск. Где-то в разных местах в унисон лязгающие машины забивали в мерзлоту бетонные сваи под будущие здания. Бум… Бум… Бум…
Мать лежала в больнице. Отец пришел с работы и предложил сходить с ним в гости к известному человеку. Мол, он позвал к себе поговорить - хоть увидишь, послушаешь. Ну, а я согласился.
Недалеко от дома. Прошлись пешком. Вот и дом, где телерадиомагазин «Юбилейный». Зашли в подъезд. Поднялись по пролетам пешком. «Так полезнее для здоровья» - наставлял отец.
Звонок. Дверь открывает народный писатель Владимир Новиков-Күннүк Уурастыырап. Я, учившийся по программе якутского класса и изучавший в школе его произведения, конечно сильно удивился. Не ожидал.
Расположились. Сел на предложенный хозяином квартиры стул.
С отцом они перебросились репликами о семье, житье-бытье, поговорили на тему новостей в мире и у нас «в алаасе» (то бишь в городе и окрестностях). Обсуждали и древние слова - это видать была их любимая тема. Отец ведь вырос в народной среде, отец его был певцом хорошим, у них в балагане бывали и олонхосуты Тонг Суорун и Абрамов-Кынат, менее известные исполнители эпоса. Отец также в детстве был поводырем слепого шамана Н. Яковлева-Курууппа Ойуун, а в отрочестве в войну работал молотобойцем у позднее ставшего легендарным кузнецом Гоголева-Амынньыкы Уус. Везде впитывал знания, особенно внимательно слушая стариков, знатоков старины, перенимая их модель поведения. К тому же рос вместе со ставшими известными писателями и поэтами Иннокентием Сосиным и Рафаэлем Багатайским. Набрался знаний по фольклору и народной культуре в Сунтарах, где окончил школу. Став специалистом по этимологии якутского языка не ограничивался этой темой, являясь знатоком истории, этнографии, фольклора, литературы.
Они продолжали беседу. Күннүк Уурастырап все больше задавал вопросы по значению и происхождению каких-то архаичных и устаревших слов. Отец отвечал. Ясно было, что это основная часть визита - поговорить на тему полузабытых ныне древних слов и выражений.
Так прошли пара-тройка часов.
Я сидел рассматривал обстановку. Книги на полках, картина, рабочий стол писателя. Листал с разрешения книги (в основном рассматривая иллюстрации). Вполуха слушал беседу. Күннүк Уурастыырап не раз восхищался объяснениям отца и восклицал: «Кэрэ киhигин!» (одобрял, в общем).
И тут народный писатель вдруг обратился ко мне: «Ну, а ты, тезка, чем увлекаешься?»
Я даже не знал как и что ответить - смутился. Тогда я мог легко найти общий язык и свободно поболтать с таежниками и бродягами, записать у них легенды, предания, бывальщины, а вот с известными писателями (со многими из них отец был хорошо знаком) хоть и приходилось общаться, но все больше слушал, даже не подавая реплик.
Отец пришел на помощь: «Ээ, халлаан киhитэ. Витает в облаках. Но в целом тоже увлекается фольклором, только больше городским, да всякими страшными историями».
В этот момент я только и начал рассматривать самого писателя. Видно было, что это добрейшей души человек, улыбчивый и довольно веселый. Сделав на этот раз удивленное, а затем серьезное лицо Күннүк Уурастыырап попросил рассказать. Ну, это я мог. Рассказал несколько длинных и пару коротких подлинных страшных историй Якутска, которые я слыхал и записывал с начала 80-х. Еще в конце 70-х мать мне рассказывала «тубэлтэ» («случаи»), жанр коротких страшных историй, которые ей поведал в 40-е актер Якутского драмтеатра Лазарь Сергучев, знаток такого фольклора. А с 1980-го я буквально записывал все услышанные истории и воспоминания в общие тетради. Продолжая делать это до 90-х, а потом с перерывами и до сегодняшнего дня.
Писатель внимательно слушал, иногда делая реплики: «Да. Историю эту слышал еще ребенком», «А это свежо. Никогда такого диковинного рассказа не удавалось слышать»…
А в конце концов говорит: «А ты “тубэлтэ” о писателе Өксөкүлээх Өлөксөй (Алексей Кулаковский) знаешь?»
Одну историю рассказывал соинтернатчик и однокурсник отца писатель Иннокентий Сосин. Об этом и сообщил собеседнику.
Күннүк Уурастыырап отмахнулся: «Ты про женщину-дэриэтинньика? Нет. Я от него слышал эту историю в неформальной обстановке. Нет. Нет. Дело было не так. Он рассказывает упрощенно. А вот как было на самом деле».
Женщина-дэриэтиньик
(Рассказ писателя)
«У нас в писательской среде свой фольклор. Там и современные события, участниками которых мы становились сами, и истории сакральные, принимаемые нами на веру без колебаний - ведь слышали мы их в пору своей юности, в самом начале своего творческого пути. А когда принимаем писателей в свой круг, то передаем и эти истории, как установившуюся традицию. Вот одна из них.
Произошла эта история за несколько лет до смерти Великого Кулаковского в 1926-м году. Я думаю, что осенью 1921-го, когда он, как сотрудник подотдела исследования Сибири Якутского губревкома, получил право проезда по всей республике и задание по сбору научного материала по традиционной культуре. В конце декабря он уже сдал уполномоченному подотдела Григорию Попову свой труд «Материалы для изучения верований якутов». Да-да, те самые материалы, изданные в сборнике его научных трудов в 1979-м году.
Дело было к осени. Путешествовал Өксөкүлээх по Заречью. Говорили, что по глухим дебрям Чыамайыкинского наслега нынешнего Мегино-Кангаласского района. Пробирался верхом через бурелом по таежной тропе вдоль ручья. Вышел он в путь из юрты-балагана, где ночевал у добрых хозяев прошлой ночью и по их указке шел верхом по направлению к өтөх (зимнему жилью) их знакомых, где тоже жил старик, знавший старину. Ехать надо было 3 көс (около 30 км). Но то ли поздно днем выехал Алексей Елисеевич, то ли заплутал - уже вечер, солнце садится совсем, освещая последними своими лучами верхушки берез, сосен, лиственниц и елей, а признаков жилья нет совсем.
И вдруг навстречу симпатичная молодая женщина с белым платком, повязанным на голове. Говорит, что коровы развязали телят и увели в тайгу, а она идет по следу. А зовут женщину Маайыс.
Кулаковский спросил: «Я иду к Тихону-старику, который живет недалеко от стоянки почившего лет десять назад богача Сыгынах Баай. Как добраться туда?»
Маайыс отвечает: «О, уважаемый старец. Ты давно свернул с пути и идешь по глухомани вдоль речки Бугунас. Здесь кроме меня никто не живет. А заброшенный балаган богача Сыгынах Баай находится отсюда не менее, чем в полдня-пути, а то и сутки - необходимо вернуться и найти развилку, уходящую на запад. Но ты не найдешь его ночью. Лучше иди на вон тот пригорок, там найдешь тропу к лесной поляне, где стоит мой балаганчик. Кстати, оставила на шестке камелька лепешку, как бы не сгорела. Дойдешь - пожалуйста, поставь на стол».
Так и договорились. Алексей Елисеевич решил остановиться здесь заночевать.
Поднялся на речную террасу. Увидел промеж деревьев теплящиеся светом камелька слюдяные окна. Подъехал к большому, но обветшавшему балагану. Привязал повод коня на очень простого вида ветхую коновязь-сэргэ.
Зашел. Взял с шестка камелька лепешку и поставил на стол. Лепешка горячая, вкусно пахнет, а желудок пустой. Не удержался - ущипнул кусочек и зажевал.
Видит - темно в балагане, огонек в камельке еле теплится. Подложил поленьев. Пока огонь разгорался осмотрел дом. Скарб был нехитрый. На нарах слева ворох одежды - хозяйка должно быть там спит. Стол обыкновенной работы, деревянная посуда на нем, буфет небольшой, да тальниковые табуретки. Жила стало быть молодая женщина совсем небогато.
Тем временем огонек затрепетал весело, осветил, начал греть. Искусный знаток старинных благословений Өксөкүлээх затянул знатный алгыс в честь духа огня, подлаживая из своей сумы кусочки лепешки. И вдруг в пламени камелька возник благостный бородатый лик духа огня Аан Уххан Тойон и заговорил с ним: «Дорогой дитятко, ну и порадовал же ты меня своим красноречивым говором, добрыми словами! Да и давно в этом доме меня не кормили! Но знай, попал ты в беду ужасную, в какую ураангхай саха не попадал - находишься в зимнем балагане на етехе якута Сахсый. Семью Сахсыйа извела женщина-дэриэтинньик, живой мертвец, ходящий во плоти. Давеча встреченная тобой молодая женщина она и есть. Но не беспокойся. Пока она не пришла, сделаем вот как. Выйди и занеси водки. Налей мне на грудь порцию - я тогда осилю и устрою здесь пожар, который дэриэтинньику не потушить. Хлебни сам. Садись на коня и скачи на ночь глядя в сторону балагана Тихона вдоль того пригорка. Быть может дэриэтинньик нагонит тебя. Если она схватит коня за хвост, то постарается осадить на задние ноги и потом вцепится железными когтями тебе в спину. Каждый раз стегай ее плетью наотмашь. Она отцепится.
На полпути будет почитаемая лиственница. Одари этот Кудук Тиит и ты будешь под защитой. Хорошо, что ты успел съесть лишь небольшой кусочек демонской лепешки. Далее поступай так. Бери коня под узду и беги до өтөх Тихона на своих ногах. Лепешка отравлена. И этот демонский яд может выйти только через твой пот».
Кулаковский поблагодарил духа огня. Вышел. Занёс бутылку водки. Откупорил и плеснул на огонь. Огонь вспыхнул и перебросился на нары и стены. Өксөкүлээх в ужасе выбежал. Сел на коня и давай скакать вдоль речной террасы в указанном направлении. Благо опушка леса, как бы полоска чистого поля, без лежащих деревьев и пней.
Слышит рык и топот ног. Обернулся. За ним бежит освещенная лунным светом страшная-престрашная старуха высокого роста с запутавшимися и торчащими во все стороны волосами, в изодранной старинной рубахе-даба, зубы оскалены, длинные когти на вытянутых руках, вывалившиеся груди болтаются хаотично.
Нагнала и хвать за хвост бегущей лошади. Та пытается лягаться, фыркает, старуха-дэриэтинньик осаживает лошадь вниз. Алексей Елисеевич в неописуемом страхе хлестнул плетью поперек лица чудовища и оно отцепилось. Скачет дальше. Снова нагоняет дэриэтинньик. Снова удар плетью наотмашь. И так несколько раз.
И только когда конь подскакал к священному дереву Кудук Тиит с толстенным стволом, то «старуха» отстала и видно, что прячется за сосной, время от времени выглядывает то слева, то справа. Өксөкүлээх стараясь не оглядываться дает дары священному дереву, говорит положенные слова.
Дальше по совету духа огня следовало бежать на своих ногах рядом с лошадью. Но Өксөкүлээх был объят таким ужасом, что сел верхом и ускакал.
Добрался под утро до өтөх Тихона. И был очень рад спасению.
Говорят в нашей писательской среде, что перед тем как выехать в Москву, где его и не стало, он доверил эту историю одному из своих друзей. Вот как она стала нам известна. И да. Кулаковский жалел, что тогда смалодушничал и не последовал совету духа огня - не побежал на своих двоих, ведь, как он считал, яд остался в нем и стал причиной его смертельного заболевания» - закончил свое повествование народный писатель.
Оказывается наступили сумерки. Күннүк Уурастыырап с более веселыми нотами в голосе обратился ко мне: «Что же мы во мраке сидим? Ну-ка, молодой человек, включи-ка свет».
Дэриэтинньик
Современная трактовка понятия дэритинньик - это конечно же оживший голодный мертвец, вылезший во плоти из арангас (воздушного погребения) или могилы в поисках свежего мяса.
Образ наверное не такой старинный, чем образ зловредного невидимого бесплотного духа. В отличие от юёр, имеющего обидчивый, но все же разумный характер, у дэриэтинньик нет сознания. Это живой мертвец, не имеющий разума, страдающий от голода и жаждущий лишь одного - нападать на живых людей, отгрызая у них куски плоти. Причина того, что он восстает - либо подселяется в мертвое тело злой дух, либо человек умер нехорошей смертью и жаждет мщения (без разницы кому).
Слово объясняют, как заимствование из русского языка - еретник (диалектный вариант слова еретик). Однако, кроме дэриэтинньик, есть еще якутские варианты слова: дэриэт, нэриэт. В тувинском называют дээрин похожих зловредных горных духов. Как диалектная форма в тувинском встречается вариант с метатезой - дэриин. Если прибавить аффикс множественного числа -т, то получается дэриит - очень схожий с якутским дэриэт.
Владимир ПОПОВ.
Набросок автора.