Нужное дело Лены Гримм

Вот уже пять лет как в Якутске существует молодежный инклюзивный театр «Алгыс». Понятно из названия, что театр необычный — в основном в нем играют молодые люди с инвалидностью. Само по себе организовать театр дело не простое, а подобный театр — тем более. Руководит «Алгысом» режиссер Лена Гримм, которая до прихода в инклюзию была вполне себе стандартным театральным режиссером — ставила в разных театрах, но чаще в Саха театре. Потом с «обычной режиссурой» она распрощалась и открыла сначала студию «Маленький принц», а впоследствии «Алгыс». Вместе с тем театральное направление не единственное в ее творческой жизни-поиске. Еще она преподает йогу, играет на необычных музыкальных инструментах и поет, а однажды духовный путь привел ее к встрече с Далай-ламой.

— Что подтолкнуло тебя к созданию инклюзивного театра «Алгыс»?

— Сначала был инклюзивный детский театр-студия «Маленький принц», толчком для его создания послужил разговор с одним близким мне мальчиком. А разговор такой: однажды он спросил, что будет, если подняться в небо. Я отвечала: «Облака». Он дальше спрашивает: «А после облаков?». «Небо». — «А дальше?». — «Звезды и другие галактики», — отвечала я. А он продолжает спрашивать: а если еще подняться выше и выше, есть ли что-то еще там на небе? Я сказала: «Бог». И он обрадовался, как будто именно это и хотел услышать. Тот разговор и стал моим вдохновением, так зародилась идея создания детского театра. Впоследствии я стала уже режиссером, работала в Саха театре. А в 2012 году ко мне пришли из благотворительного фонда «Харысхал» Вера Душкевич и Ариан Софронов, тогдашние руководители, с предложением открыть при нем инклюзивную театральную студию, обратились ко мне за советом. На что я ответила рассказом о своей идее создать детский театр. Так мы вместе и решили, что откроем инклюзивный детский театр при благотворительном фонде «Харысхал» («Милосердие»), а назвала я этот театр «Маленький принц».

— Так удачно все совпало. Какой-то особенный подход был в новой работе?

— Я встретилась с ребятами, их было много, и все абсолютно разные, среди них были ребята с инвалидностью и без, а привели их, конечно, родители. Провели набор и открыли театр-студию. И работа пошла очень хорошо. Первым спектаклем стал «Маленький принц». Вообще, мой метод работы с ребятами таков, что я не учу их сценическому мастерству отдельно, а сразу начинаю ставить спектакль. И непосредственно через практику в процессе создания спектакля они и учатся. Хотелось, чтобы ребята вошли в «мир театра» сразу. У нас в постановках были заняты известные заслуженные и народные мастера сцены — Ирина Никифорова, Изабелла Николаева, Михаил Семенов и многие другие профессиональные взрослые актеры из Саха театра, и ребята могли учиться у них, работая с ними на одной сцене. А мастера, между прочим, говорили, что от ребят «научились» детской непосредственности. Мы поставили несколько спектаклей. Ездили и в Москву, были даже на фестивале в Германии. Благодаря этому ребята и мир посмотрели, расширили свои горизонты. Сейчас все они уже выросли — многие стали студентами.

— А с кем-нибудь консультировались при создании этой студии? Ведь инклюзивного опыта не было.

— Особо нет. Всё от сердца. С детьми только так — ты их любишь, и они тебя. Профессия режиссера и опыт работы у меня уже были. И я как-то интуитивно с ребятами занималась. Но идти нужно именно от сердца. В то время мне очень помогала и тоже ставила спектакли, была руководителем-педагогом Ольга Захарова, за что я очень благодарна ей, ребята ее очень любили. Также со мной был и есть мой супруг-соратник Гернот Гримм. Собственно, вместе с ним мы и создали театр «Маленький принц» и впоследствии «Алгыс»

— Так, а история с «Алгысом» как началась?

— В студии «Маленький принц» играла Милена Яковлева, девочка с ДЦП, которой тогда было всего около семи лет. Когда ей исполнилось 14 лет, она мне сказала, что очень хочет в будущем стать профессиональной актрисой. И другие ребята из студии выросли, захотели продолжать, Данил Кондратьев, Женя Новгородова и другие. Я подумала — почему бы и нет? Почему бы не сделать уже подростково-взрослый инклюзивный театр. И в 2018 году я начала ходить по разным реабилитационным центрам, школам-интернатам, техникумам и т. д. и знакомилась с молодыми ребятами, рассказывала им о театре. Постепенно начался отбор в уже новую студию.

В процессе работы нашего театра «Маленький принц», по мере того, как ребята взрослели, с которыми мы много лет были вместе, творили, создавали спектакли, занимались творчеством, я чувствовала, что эти дети вовсе не с ограниченными возможностями, а наоборот, с безграничными, своими только им присущими особыми сверхвозможностями, особенно в отношении к жизни. Театральная сцена обнажает их предельную чистоту и непосредственность. Главная особенность наших особых актеров — то, что они живут на сцене, а не играют образы. Эта их предельная обнаженная честность стирает грань между театром и жизнью. Это тихое откровение стало для меня своего рода неким благословением. То есть ребята меня зарядили какой-то своей «настоящестью». Из этого и родилось название нашего театра, а самое главное — родилась генеральная линия театра... Театр для нас с ребятами тут перестал быть просто театром, он перешел в саму жизнь. Это уже не просто о творчестве, здесь какие-то более глубокие жизненные процессы протекали. Я их ни в коем случае не идеализирую, я просто увидела, что наши ребята с их особым чутким отношением к окружающим и к существующему пространству вокруг — это словно благословение. Поэтому решила назвать театр «Алгыс». Можно сказать, конечно, при чем тут театр и такое название, тут совершенно нету религиозного подтекста, это все Действие... Воздействие жизни, если выразиться откровенно. Ведь истинное человеческое наше состояние — это любовь. А действие любви — это и есть благословение. И это не сентиментально и не наивно, это просто Есть.

— Красиво, конечно.

— Название появилось. Потом мы с Анной Сергеевной Пановой, мамой Милены, решили, что оформим театр как АНО. Она, как юрист и делопроизводитель-организатор, стала директором, а я — художественным руководителем.

— Это было как раз в Год театра.

— Да. И в конце 2019 года мы поставили наш первый спектакль «Алеф. Начало». Такова история появления инклюзивного театра «Алгыс».

— К нему еще вернемся. Ты ушла из Саха театра в 2013 году. Последние спектакли были, насколько помню, «Хуннские повести» и «Чиччик» /«Крошка Цахес». Не скучаешь по традиционному театру?

 

— Я поставила достаточно много спектаклей, таких как «Ступеньки, ведущие в небо» по «Женщине в песках», дипломный спектакль в Саха театре. В ТЮЗе был «Милосердный богатырь», который, кстати, номинировался на «Золотую маску». Также в Саха театре был спектакль-память о чурапчинском переселении «Свет белого солнца». До сих пор показывают спектакль «Хара кыталык» («Черный стерх»), который я инсценировала и поставила по роману классика Ивана Гоголева, и другие спектакли… Скучаю ли я? Даже не задумывалась о том, скучаю ли я. У меня нет тяги, страсти к чему-то. Иду в потоке — как есть, так и есть.

— И к «Алгысу» страсти нет?

— Это не страсть, а нужное дело. И его необходимо делать. Можно опять вспомнить Экзюпери: «Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили». Нет, конечно, есть и вдохновение, и радость. Я люблю ребят, и они меня тоже любят. Это жизнь. Может показаться смешным. Но скажу вот что. Когда ставишь спектакль, то у тебя есть определенное видение того, каким он будет. Но когда дело доходит до конца работы, то хорошо, если оно хотя бы на 20 или 30 процентов реализовалось… И, казалось, так и можно было гнаться за созданием совершенного спектакля… Но — снова но: однажды я увидела, как мне на ладонь упала снежинка, и поняла, что прекрасней, чем этот спектакль, я ничего не увижу. Всё в этом мире уже Есть. Природа — это самый совершенный режиссер. Я это почувствовала, и на этом пришло успокоение. И у меня нет такого, что я что-то хочу поставить и этим что-то сказать. Всё уже сказано, всё Есть в этот момент.

— Как, на твой взгляд, зрители воспринимают ваши спектакли?

— Например, недавно один творческий молодой человек сказал, что хочет пойти в «Алгыс» и «очиститься». Он никогда там не был, но слышал о нашем театре. Мне кажется, что тут о катарсисе, о котором писал Аристотель. Зрители смотрят спектакль и испытывают какое-то подобное переживание. Многие зрители делятся с нами своими впечатлениями после спектаклей. Говорят, что во время спектакля у них «происходит переоценка ценностей», «все внутри переворачивается», это «словно испить из живого источника» а один зритель-алгысчыт сказал: «Этот театр — благословение для людей, и он нужен сегодня, как никогда, в ваш театр надо водить школьников, чтобы они посмотрели и поняли, что есть что-то настоящее, истинное, которое называется тишина». Это всё слова, сказанные зрителями. И думаю, что это не из-за того, что они видят ребят с инвалидностью. Тут о другом — идет такой живой художественно-настоящий процесс. Приходите в наш театр, чем я буду здесь много говорить.

— «Алгыс» уже выезжал на театральные фестивали. Что говорят о вас за пределами Якутии?

— У нас поставлены пять спектаклей, и все они были или уже приглашены на фестивали театров Дальнего Востока в Хабаровске и Южно-Сахалинске. Например, известный режиссер и худрук Фестиваля лучших профессиональных театров Дальнего востока Виктор Рыжаков в интервью говорил, что наш театр произвел на него самое сильное впечатление. А многие театральные критики, в свою очередь, говорят о том, что, когда смотрят наши спектакли, порою забывают о том, что они критики. Забывают, что это просмотр спектакля, о том, что смотрят не как критики, но как просто человек со всеми человеческими настоящими эмоциями, просто сердцем. Говорили, что наш театр переходит границы театра. Во время обсуждения наших постановок зрители и театральные фестивальные критики часто говорят о «некоем духовном воздействии». Вот так.

— Да и выезды такие непросто организовать, наверно, продумать всю логистику.

— Да, вот именно. Поэтому не смогли поехать в Москву на фестиваль «Особый взгляд». Хотя и победили, и прошли фестивальный отбор, но из-за трудностей, связанных с организацией логистики для достаточно многочисленного состава театра, не смогли пока поехать. А что касается «физической» стороны вопроса — перелета и так далее, то, да, непросто, но все можно организовать. Если есть финансирование.

— Финансы… На что живет театр?

— В основе энтузиазм ребят-актеров, родительская забота и плечи, и, конечно, нас руководителей. Раньше как-то еще находили спонсоров, а теперь, видимо, из-за кризиса стало сложно с этим вопросом. Также для создания спектаклей выиграли гранты, такие как грант главы (200 000 руб.) в 2022 г., грант БФ «Харысхал» (сума 100 000 руб.) в 2023 г. Грант БФ «Анастасия» (730 000 руб.) в 2024 г., также нас поддерживает с помещением наш благотворительный фонд «Харысхал». Мы бесконечно благодарны им всем.

— Сколько сейчас артистов у вас в труппе?

— Девятнадцать человек артистов, из них четырнадцать с инвалидностью.

— Будет театр как-то расширяться?

— Если мы хотим дальше работать и расширяться, то в таком виде, в каком мы есть сейчас, театр продолжаться долго не сможет. Нам нужно свое родное помещение, зал-сцена. Ведь театр — это прежде всего и сцена, и зрительный зал. Также основной вопрос: мы хотели бы, чтобы у ребят появилась зарплата, чтобы они были оплачиваемые артисты. Им нужно получить профессиональный диплом. Ну и руководители тоже должны бы зарплату получать. Над этим и другими вопросами у нас активно работают наши директор и родитель одного из артистов театра Анна Сергеевна Панова, активный родитель председатель ВОРДИ Алеся Эдиковна Кондратьева и другие наши уважаемые родители.

— Кстати, а в России много инклюзивных театров?

— Есть разные инклюзивные и интегрированные коллективы, театры. Например, в Москве есть инклюзивный коллектив «Круг 2», еще есть «Круг-1». Есть известные театры «Рамба-Цамба», «Тиква» в Германии, из которых знаю и многие другие, они почти все получают достаточно мощную финансовую поддержку от своих государств. То есть я хочу отметить: в российской и мировой практике существует традиция, опыт и механизм государственной поддержки такого направления театра, как наш. На Дальнем Востоке наш театр, хотя и не является профессиональным, наверно, пока единственный представитель инклюзивного направления среди профессиональных, больших, состоявшихся театров.

— У тебя почти все спектакли основаны на очень необычном материале. Рабиндранат Тагор или Борхес, например. Очень не часто такое встретишь. И это не готовые пьесы.

— Да, обычно выбор материала в самостоятельных театрах, как наш, связан, прежде всего, с внутренний миром как режиссера, так и с внутренним миром артистов. Генеральная линия нашего театра — постигать, познавать и исследовать истинную человеческую природу. Сейчас времена особые, каждый человек проходит в себе испытание жизнью, своего рода суровый экзамен. На языке саха это называется «тургутуулаах кэмнэр». От того, с чем он идет, каков его выбор в следующем шаге, зависит не только сугубо его личная жизнь, но и жизнь всех людей и планеты в целом, потому что все взаимосвязано, переплетено. В такие времена человек ищет, и ему открывается многое в себе. Как через промокашку проявляются чернила или жидкость, так и суть человека является ему самому, а через это является и миру со стремительной скоростью. Поэтому мы можем постараться быть предельно осознанными и оставаться в ясном сознании при выборе следующего шага. В этом нам помогает предельная ЧЕСТНОСТЬ прежде всего перед самим собой во всякий момент, сделать эту честность внутренним компасом, ориентиром, цейтнотом. Совесть — вот что спасает мир. И это спасение происходит прямо сейчас. Благо у нас есть заветы наших предков и традиции, наша суровая природа со своим суровым климатом – это тоже наше спасение, потому что способствует сохранению здравого смысла в такие непростые и интересные времена.

— Да, а у тебя тоже, я знаю, необычный внутренний мир. Ты увлечена разными восточными практиками. Была в Индии, практикуешь йогу. Как ты этим увлеклась? Поскольку, мне кажется, что и театр «Алгыс» — тоже есть часть этого твоего внутреннего мира.

— Это в детстве еще началось. Когда была ребенком, то играла в необычные игры. А это, оказывается, вовсе и не игры были. Впоследствии в Бурятии я спросила у буддийского ламы, что это было такое в детстве. И получила ответ, что, возможно, в прошлой жизни я была ламой. Так вот, об этих играх. Мне нравилось строить алтари. Помню, была всегда в каком-то особом состоянии при этом. То в лесу, то в теплице, например, цветами украшала, камнями, деревяшками и еще чем-то.

Еще у меня был свой волшебный лес рядом с речкой Таттой, куда мы ездили каждое лето, где прошло мое детство. Этот летник-сайылык так и назывался «Таатта». Я звала своих подруг в этот свой лес, а там на одной поляне лежало колесо от большого трактора. И вот я садилась в центр этого колеса в позу лотоса. И откуда я это знала, да и еще в советское время? Так вот, я усаживала еще и свою подругу напротив себя и спрашивала, слышит ли она волшебную музыку, и сама уходила в свой этот мир. И моя подруга уже сейчас, вспоминая, смеется, что кроме комаров и их укусов, конечно, ничего больше не слышала и не чувствовала. Такие игры.

Всё время с ветром, со звездами «разговаривала», для меня-ребенка это было все по-настоящему, конечно. И уже много лет спустя, когда оказалась на Алтае, в горах, на берегу реки Катуни, меня прямо накрыло. Я вспомнила все эти свои детские ощущения — что есть живая природа. И Природа позвала меня обратно, так скажем. Ну не то чтобы забывала, конечно, человек саха всегда близок к природе. Но Алтай и горы — места очень сильные энергетически, и все эти ощущения вернулись там, на Алтае, с прежней яркостью, присущей детству. И, наверно, поэтому, поняв, что театр — это временное пристанище, «ушла из профессионального, большого» театра.

А однажды я попала в Тыву в буддийский дацан, который я просто посещала как достопримечательность, и встретила там ламу, ему было восемнадцать лет, звали его Агым. Так вот, во время разговора он неожиданно сказал, хотя мы не были знакомы: «Приезжайте ко мне в Индию, я учусь там на Гоа, я вам устрою встречу с Далай-ламой». Почему он так сказал при случайной (неслучайной) встрече, я не знаю. Дело было в Кызыльском дацане. Причем я ему ничего такого не говорила. Так случилось. Я позвонила Герноту в Германию (мы тогда еще не были женаты, только собирались на будущий год) и сообщила ему: «Один лама предлагает приехать в Индию». А Гернот рассказал об этом необычном случае своим знакомым. И среди них оказался один богатый человек. У него как раз тогда появилось намерение начать помогать детям, а для этого он хотел получить благословение от Далай-ламы. И, услышав историю от Гернота, он загорелся и предложил оплатить проезд до Индии, «проложить туда дорогу». И таким образом мы в 2006 году попали в Индию. Получилось свадебное путешествие, хотя и за год до свадьбы.

— Прекрасный подарок к будущему бракосочетанию — поездка в Индию, да еще и к Далай-ламе.

— Мы прилетели в Дели, где нас встретил тот самый лама-студент из Тывы. И мы отправились в сторону Гималаев в резиденцию Далай-ламы, расположенную в Дхарамсале. Ему тогда было 77 лет. Он нас принял в числе паломников из России. Я сыграла ему на хомусе, рассказала о том, что я из Якутии, и еще альбом подарила с работами якутских художников. В его резиденции я приобрела три священных сосуда бумпа. Один для дома-семьи, другой для будущего театра и еще один — для якутской буддийской общины. И Далай-лама благословил их. И с одной из этих бумп интересная история вышла. По возвращении одну бумпу я вручила Дандар-ламе, главе якутской буддийской общины. А у них тогда община в квартире на Петра Алексеева располагалась. Он очень удивился, обрадовался и сказал, что они специально заказали бумпу через Бурятию из Индии с благословлением Далай-ламы, а тут появились мы и привезли эту бумпу. А Будда, между прочим, насколько я знаю, когда-то ведь предсказал, что будет построен самый северный храм. И вот он появился в Якутске. Община тогда получила еще две реликвии-знака, и вместе с нашей их стало три. Причем оказалось, что перед началом строительства бумпу нужно заложить в основание храма. Такой ритуал. Это и было сделано. Бумпа, которую мы привезли, заложена сейчас в основании якутского дацана, который вскоре построили.

— А что ты почувствовала во время аудиенции у Далай-ламы?

— Я помню его взгляд. Он посмотрел мне в глаза, я посмотрела в его глаза. И почувствовала, что он знает меня, а я знаю его. Как будто он родной человек.

— Так ты стала буддисткой?

— Нет. Это идет откуда-то из прошлой жизни. Я все религии уважаю. Но у человека есть вера. Мир стоит на трех столпах — вера, надежда, любовь. Я могу зайти и в православный храм, и в мечеть — если там хорошо, то и я себя чувствую хорошо. Это все общечеловеческое. Все хорошо, но без фанатизма.

 — Если продолжить «восточную» тему. Ты еще и йогой занимаешься, причем преподаешь.

— Да, я проучилась на преподавателя хатха-йоги в мировой столице йоги в индийском Решикеше. И получила сертификат преподавателя Международного альянса йоги. Все это происходило во время пандемии. А началось все с того, что у меня защемило спину. И я ходила тогда по разным врачам здесь, в Якутске, в итоге один остеопат показал мне некоторые движения, и я почувствовала, что мне становится лучше. И тогда пришла мысль, что нужно заняться собой. Сначала начала заниматься практикой по ютубу, интуитивно искала хорошего учителя, занималась самостоятельно. Посетила многие студии йоги в Якутске. Обрадовалась, что здесь так много студий и прекрасных учителей. Вообще, у меня от природы нормальная гибкость. В юности занималась легкой атлетикой, в школе одно время бегуньей была. Меня даже отобрали в Чурапчинскую спортивную школу-интернат, но я отказалась и не поехала. Сегодня, несмотря на такой внешний вид — скажем так, среднестатистической якутской женщины, — гибкость сохранилась достаточная. Потом уже в Индии мне тоже об этом говорили учителя и сокурсники. А если есть гибкость, то человек может наработать и силовые элементы. Нет ничего невозможного, есть только ментальные ограничения, от которых можно и нужно стараться освободиться.

— Как долго длилось обучение в Индии?

— Не очень долго. Сначала двести часов и потом еще триста. Там люди из разных стран, и даже на русском можно обучаться.

— А когда уже была готова преподавать?

— Сразу после окончания курсов начала преподавать в Якутске. Появились свои ученики-практикующие. Но потом мы в очередной раз за долгое время уехали — на два года в Германию, на родину мужа. Сейчас по возвращении возобновила классы.

— В Германии не преподавала?

— Нет. Там музыкальная история была.

— Точно. И тоже не очень традиционная. Инструменты необычные.

— Все в том же детстве я соло и в школьном ансамбле пела на сцене народные песни саха. Потом наступили 90-е годы, стала подростком и как-то забросила. Но с возрастом настало время, когда мне снова захотелось петь. И случилось это так. Я отправила запрос о том, что хочу петь и встретить музыкантов.

— Куда отправила?

— В небо! И был такой сильный запрос. Это случилось уже в Германии, куда мы недавно приехали. История началась такая. В Якутске у меня был специальный йоговский коврик из каучука, но он тяжелый, и я его оставила дома. И в Германии мне понадобился другой. Пошла искать. И вот набрела на какой-то массажный кабинет, где сидел, судя по внешнему виду, индус. Я спросила, есть ли у него йога-коврик. Он ответил, что не продает их, но в машине у него есть один, и принес его мне. Узнав, что я из Сибири, сразу почему-то записал меня в шаманки (смеется). Потом рассказал о себе. Оказывается, он занимается массажем, звукотерапией, а сам он действительно индус, но наполовину. И, по его словам, у него тоже был запрос к небу — «встретить сибирскую шаманку», и вот пришла я. Потом он рассказал о своей идее сделать звуко-музыкальную группу, причем музыканты уже были. И пригласил меня в эту группу. Мы потом встретились у них в студии, где находились всякие волшебные, необычные инструменты — гонги, монокорды, поющие чаши и многое-многое другое. Их можно охарактеризовать как звуко-музыкальные инструменты для духовных практик и медитаций. Корни у них восточные, но европейцы многие из этих инструментов модернизировали и сделали разные их вариации. Итак, нас собралось в группе порядка семи человек — и все мы назывались не то чтобы музыкантами, а звукоцелителями. Я стала петь наши якутские песни, тойук и, конечно, играть на хомусе. Так на алтайской окарине началось вхождение обратно в мир природной музыки.

— Обычных инструментов не было? Гитары…

— Нет. Гитары принципиально нет. Единственное из обычного — это клавишные. Они создавали такой «космический фон» для наших композиций. А назвались мы «Клангштерне», что переводится как «звуковые звезды».

— Часто выступали?

— Да, довольно часто. Выступили еще и на фестивалях. Например, есть такой известный фестиваль New Healing рядом с Берлином. Смешение и гармония звуков целительных инструментов в исполнении практикующих звуко-целителей, музыкантов и якутского «кылыhах» — этнического характера пения, — оказалось, производит очень сильное впечатление и глубокое воздействие для людей. Многие плачут или танцуют, очищаются во время концертов-практик, медитативного плана концертов. Так я еще более прочувствовала свою природу и природу целительства звуками и пением.

Незадолго до этого еще в Якутске я прошла обучение «сиэр-туом» — совершать обряд алгыс у нашего уважаемого алгысчыта Афанасия Семеновича — Охонооhой. Так в Якутске начала совершать алгысы, а с молодости иногда «втихаря» лечила по-якутски людей. У нас по материнской линии кузнецы в девятом поколении. Прадедушка Петр Николаевич Софронов — Бүөтүр Уус был целителем и кузнецом по железу и золотым изделиям. К нему приезжали люди из других улусов, он мог лечить всеми видами якутского лечения, был костоправом, травником, лечил кровопусканием, заговором, также через энергию из расстояния и многими другими видами. Умел читать звезды, предсказывал будущее и предстоящую погоду. Прапрадедушка Тыыппааньык Уус тоже был кузнецом. Кузнецами были даже его дочери и второй сын. Во время Второй мировой войны они всей семьей были в насильственном чурапчинском переселении. Там он спас своих людей от холода тем, что в начале, когда их всех оставили на голой земле в лесу в Жиганске, когда уже почти начиналась зима, они нашли на берегу железные бочки, и прадедушка, работая днями и ночами, изготовил печи, а остальные строили балаганы, юрты.

Впоследствии там же он изготовлял ножи и выменивал их с охотниками эвенками на дичь и таким образом спас от голодной смерти многих людей, также, когда кто-то заболевал, лечил их по-якутски (сахалыы). Мне об этом с благодарностью рассказывали ветераны переселения, когда мы с труппой Саха театра специально ездили в Чурапчу, перед постановкой спектакля в память об этой трагедии «Свет белого солнца», которую я поставила тогда в Саха театре в 2012 году. Так вот, наверно, продолжая эту семейную традицию, через звуковое целительство, я начала в Германии совершать обряды алгыс, а вместе с этим и через пение и алгыс лечить, очищать людей, проводить ретриты вокруг знаний предков. К слову, ретрит — это выход из повседневной рутинной жизни и погружение в другую, ту или иную атмосферу определенной практики. Начинала практиковать во время летних фестивалей целителей, где мы выступали со своей образовавшейся группой звуко-музыкантов.

— Наверно, подобные фестивали есть и в России. Пробовала нечто подобное сделать здесь?

— Да, они есть, конечно. Сейчас в Якутске недавно сделала вокальный тренинг по интуитивному пению. На театральном фестивале в Хабаровске также выступили со звуко-музыкальным номером. Театралам очень понравилось, как мы вместе с нашими артистами из нашего театра «Алгыс» исполняли пение алгыса «Тускуо».

— Театром и закончим. Сейчас театр «Алгыс» работает над чем-то, какие у вас ближайшие планы?

— Да, мы начали репетиции нового спектакля. В его основе сразу два произведения — это «Стеклянный зверинец» Теннесси Уильямса и сказка Виталия Бианки «Глупые вопросы». Мы только начали работу над этой постановкой, а премьера состоится, думаю, весной или ближе к лету. И еще летом поедем в Южно-Сахалинск на Дальневосточный театральный фестиваль с нашим последним спектаклем.

— Раньше вы всего по одному спектаклю в год выпускали, а теперь только сдали один и уже приступили к репетициям другого. Спасибо, удачи!

И. БАРКОВ