Паганель из Преображеновки
В «ЯВ» от 7 июля мы писали о том, что ученые-энтомологи открыли новый подвид арктической бабочки, названой Parnassius arcticus shavlovi (в честь известного якутского натуралиста Романа Шавлова). Обнаружил и поймал пару «шавлови» энтомолог, путешественник Юрий Бахаев из деревни Преображеновка в Липецкой области, которая считается «самым благоустроенным селом в России» (очень ухоженный, красивый, комфортный населенный пункт).
— Мне дали там участок за помощь в экологических проектах для деревни. Так что я — преображеновец. О том, как он обнаружил новый подвид, Юрий написал фоторепортаж «Сказ про Арга-Тас, или Новое путешествие Паганеля» (ussuri555.livejournal.com/). И первым вопросом моему собеседнику стало:
— Юрий, а вы не сумасшедший? Читала ваш репортаж и поражалась: «увидел свежие медвежьи следы, у меня есть баллончик с аммиаком». Какой баллончик против медведя? А ружье у вас есть, автомат, пулемет, базука, в конце концов? Как можно в одиночку бродить по глуши в Якутии? Медведи же у нас дикие, церемониться не будут!
— Медведи — смешно. А как люди воюют? И ружьё — глупость. Часто с нескольких выстрелов медведя не могут завалить. А он, раненый, идёт в атаку. Это раз. Второе — ружье весит 3 кг, а у меня каждый грамм поклажи на счету. Потому и хожу с «прыскалкой». Если что, пшик в наглую мохнатую морду! Сначала, правда, свисток. Обычно его хватает. Есть ещё «Сигнал охотника», петардами стреляющий. Это если свисток не поможет. Обычно помогает. А по большому счету мы, энтомологи, все немного «с приветом». Один смешной случай я описал в рассказе «Медведица Чекановского». Был такой энтомолог в начале прошлого века. Немного чокнутый, как и все мы. В честь него и назвали эту бабочку. А медведица — от имени семейства, имеющего мохнатых, как мишки, гусениц. Так вот, в ту экспедицию в Якутии я пошел с другом, хотя обычно хожу один. И все дни он мечтал поймать одну редкую бабочку, за которую я обещал ему бутылку шампанского и отмену на день «сухого закона». Я показал помощнику фото медведицы Чекановского. Летать она не любит. Сидит в траве. Её надо вспугивать. Приятель целыми днями лазил по кустам и болотам и вспугивал медведицу Чекановского. Безрезультатно... И как-то меня осенило. А не поискать ли нам этот вид на местном кладбище? Я обожаю кладбища как энтомолог. Там такое разнообразие бабочек! Ведь на могилах сажают цветы и кустарники, что привлекают их и кормят. Так, в прошлом сезоне на кладбище в Магаданской области я поймал очень редкий вид чернушки. Знакомая сообщила мне, что была на могилке у мамы, и вдруг с ограды вспорхнула большая чёрная бабочка. Такой она отродясь не видала. Знак свыше, похоже... Я вскричал: «Магдалена!» — и помчался на кладбище. И поймал чернушку Магдалену. Большую редкость, за годы экспедиций мной ни разу не найденную. Я бегал по кладбищу, скакал через ограды и чуть не порвал о чей-то крест сачок. — Кощун! Нехорошо сигать по могилам с криками радости, — сказала мне какая-то бабка. На чём лов, увы, пришлось прекратить. А один мой знакомый вообще подвинулся на теме кладбищенских насекомых. Будучи аспирантом-энтомологом, он лазил с сачком и лупой по кладбищам целых восемь лет! Он не оставлял работу даже ночью (многие виды насекомых днём прячутся), и в округе начали говорить о кладбищенском привидении... Рождённом колышущейся в свете луны белой кисеёй его сачка. Он обнаружил много интересных насекомых и стал кандидатом наук. Диссер его так и назывался — «Насекомые кладбищ». И вот направились мы с приятелем, мечтая о медведице, на ближнее таёжное кладбище. Скрипели ограды. Шуршали венки. Мой грезивший о шампанском помощник искал глубоко спрятавшуюся медведицу Чекановского. Вдруг я слышу его пронзительный крик: Юра, медведица Чекановского!
В тот же миг затрещали кусты. Я замер. На кладбище нередко наведывались и другие медведицы. В коричневых манто. Но это были люди. Они очень спешили прочь... Пришли проведать усопших и спокойно стояли у надгробий. Как вдруг послышалось, что кто-то поймал медве...
Я крикнул:
— Люди, стойте! Он поймал медведицу-бабочку!
Но те только ускорили шаг и почти бегом ушли...
— М-да уж, перепугали вы их! В этом году вы тоже были в экспедиции у нас с друзьями, что-то интересное было?
— К сожалению, провал. Попал в горы, где валуньё. Ходить невозможно, бабочек нет (не любят они такие места), доковылял коекак до перевала — и назад. В целом была интересная поездка через всю страну, но это туризм. А друзья — они бэкпекеры: машина, гостиница, желательно кафе... Как я, сейчас никто не ходит из энтомологов.
— Вопрос, конечно, не совсем корректный: путешествия, тем более экспедиции, стоят дорого, где вы берете деньги на них? Бабочек продаёте?
— Бабки на бабочках... Гм. Этим не занимаюсь. Я бизнесмен. Провожу туры для иностранцев. На жизнь хватает. Бабочки — хобби. Хотя благодаря своим научным публикациям в ведущих энтомологических журналах мира имею большое паблисити и реноме, меня приглашают работать в ведущие научные центры мира, где, в принципе, будет неплохая зарплата, но... Не хочу. Это устав, распорядок и прочая несвобода, а я привык быть аки бабочка. Порхать свободно! Ни от кого не зависеть. Не дождутся меня в штате. Хотя могу выполнять какие-то разовые работы. Уж было начал переговоры с одним американским научным центром о моей экспедиции в горы Маккензи в Канаде, чтобы типа оплатили мне (дороговато туда даже с моим бизнесом), а это малоизученный энтомологами район. Но тут вмешалась геополитика, и мой план накрылся.
— Кроме бабочек чем ещё интересуетесь?
— Туризмом. Пешим. Горным. Лесным. Тоже хобби. Сначала, в молодости, у меня был туризм, потом добавились бабочки. Ещё писать люблю... Иногда. Рассказы, эссе, репортажи. Стихи изредка. Садоводством увлечён. В деревне Преображеновка в Липецкой области, где живу, у меня большой сад. Ну, пожалуй, всё.
— Какие страшные и смешные случаи вам запомнились?
— Смешные случаи... Ну вот один из них лучше всех энтомологи оценят. Как-то я вырастил медведицу Менетрие, или Легендарную бабочку (не преувеличиваю, почитайте о ней в Википедии), из яйца, полученного от отловленной в Хабаровском крае самки. Кстати, в Якутии она тоже водится, но я пока ее не встречал. Самка была старая, но 14 бабочек получилось. Гусеницы легендарной бабочки ели одуванчик, и ещё весной я насаживал его вовсю на участке, готовясь растить разных медведиц. Мужик мимо шёл, спросил:
— Что сажаешь? Они-то в деревне картошку в основном культивируют, овощи...
— Одуванчики. Видели бы вы его лицо:
— А... а зачем?!
— Для гусениц. Он молча идёт дальше. Я догоняю его, объясняю, что выращиваю редких медведиц... Он ускоряется.
— Блин, стой! Рассказываю, что это — бабочки, научный проект...
— Ага. Ну вроде как понял, но про себя, я точно знаю, подумал, что я того. А еще из-за бабочек меня в армию не взяли. Было это в незапамятные времена СССР. Военкомат. Призывная комиссия. Мне 18. Меня оформляют в армию. Не хотел я туда. Два года без любимого хобби — лепидоптерологии (раздел энтомологии, изучающий представителей отряда Чешуекрылые насекомые (бабочки), название происходит от научного латинского названия самого отряда — Lepidoptera).
— Хронические болезни есть? — спрашивают.
— Да. Лепидопт... Бабочки. Всю жизнь болею. Изучаю, выращиваю... — отвечаю шутя. И что дёрнуло за язык? До сих пор удивляюсь. Психиатр оживляется.
— И много выращиваешь? Бабочек.
— Сотнями. И даже редкие виды. Начинаю рассказывать. А также про «детей» бабочек — гусениц. Психиатр задумчиво слушает. — Гусеницы, это которые ползают?
— Да. А потом они окукливаются...
— И где окукливаются гусеницы?
— Я же говорю, что в кладовке! У меня там ферма бабочек!
— М-м. А с девушками ты дружишь? — меняет неожиданно тему психиатр. А с девушками... Непросто у меня было с девушками. Рыжий. Девушки долгое время не было. Разозлился я на его вопрос и брякнул: «С девушками я не дружу — зачем? У меня же такое интересное хобби! И так много времени требует! А с девушкой надо в кино ходить, на танцы...».
Психиатр молча пишет что-то на листке.
— Вот вам направление в наш диспансер. Вас там посмотрят. Вещи возьмите, продукты. Это может неделю занять. Я сразу и не понял, какой диспансер. Я же здоровый, крепкий...
— Психоневрологический диспансер, — читая мои мысли, добавил доктор.
— До свидания. Вышел как кипятком ошпаренный. Хотелось вернуться и ещё раз объяснить. Я как-то невнятно, видно. Пригласить домой, чтобы убедились... Что это не болезнь, это хобби! В смысле болезнь в кавычках, а вы не поняли. И не поймут, увидев орду гусениц... Еду в диспансер. Провёл в нём четыре дня. Рассказывал докторам и больным, как разводил шмелей. Моя вторая любовь в энтомологии. Шмелёвники на балконе, мышиные гнёзда... Всё опять честно, без капли вранья.
— Нет, — сказала финальная комиссия, — нельзя вам в армию. И не забрали. Написали, что не годен по каким-то «отклонениям». Вот такая история.
— Да уж, забавно! Еще есть?
— Вспомнил про тенедия. Про это даже небольшое эссе написал. «Я коллекционирую бабочек и езжу за ними в экспедиции. Одни из самых редких водятся в Якутии. Туда и направился я в один из сезонов с коллегой по хобби. Нам грезился тенедиус, или по-русски тенедий. Невзрачный белый мотылёк... Наша голубая мечта! Тенедий живёт на свалках, где разрастается кормовое растение для его гусениц. И вот явились мы в один из дней на городскую свалку Якутска. Горы мусора, шлейф дыма, миазмы от гниения остатков продуктов питания... Они привлекали легионы насекомых в радиусе 30 километров. Исследователя членистоногих пришлось бы выводить отсюда под конвоем: какое разнообразие, и сколько!.. Гул мух перекрывал рёв самосвалов, подвозивших новые отбросы. Их пожиратели стрекозы закрывали небо, как самолёты в кинохронике Великой Отечественной. Из-под склянок мчались жуки... Пауки и многоножки, объевшись гигакалорий, беспрерывно совокуплялись... Я медленно брёл вдоль мусорных копей в надежде увидеть серебро тенедия. Я карабкался... Мчался. В дымном мареве парил тенедий! Взмах длинного сачка... Ещё... Ещё... Он взят! Тенедий пойман мной без погружения. Потом я отловил других тенедиев. Самцов и самок. Я был счастлив. Жуткий смрад и мириады мух казались мне теперь предвестниками рая. Что вы знаете о счастье коллекционера, приехавшего за 7000 км полазить по свалке в поисках клада и нашедшего его?! Я боготворил эту свалку и её создателей. Тенедий! Теперь у меня в коллекции есть тенедий! Небо заволокли тучи, насекомые приземлились, и можно было идти домой. Как вдруг... Я увидел НОВУЮ ФОРМУ ЖИЗНИ. В грудах дерьма копошились четвероногие. Они издавали гортанные звуки. Они напоминали пращуров из зоомузея, но были страшнее. Это были люди, но — люди фантазма. Их заспиртованным телам был не страшен ни холод, ни дождь. Их не смущали мириады комаров и мух — их немытая годами кожа была пуленепробиваема. Они собирали бутылки. Они жгли костры, кипятили в ржавых корытах воду и мыли тару. Раз в день приезжала машина и забирала сбор. Они получали в обмен за бутылки хлеб и водку. Они жили в «купе», выложенных из кусков мусора. Они спали на грудах тряпья, согретого гниением. Фантастика, они соорудили даже «шатёр» из обрывков тюля для любовных свиданий, — оказывается, тут встречались и женщины (их было так непросто мне распознать), оказывается, тут жила романтика! Они замерли, увидев меня. Они не видели на свалке людей много месяцев. Нормальный человек не мог прийти на эту свалку. Энтомологи же приходили раз в сто лет... Я был в цветных шортиках — для привлечения бабочек, белой панамке — для защиты от солнца, красной футболке — для отпугивания медведя и с зелёным сачком — для маскировки. Мне стало неудобно. Люди работали. У них был рабочий день. Я улыбнулся им. Мне надо было как-то объяснить, что я тут делаю. Я достал пакетик с трофеем и позвал их к себе. Самый смелый робко подошёл ко мне. Я развернул пакетик. На моей руке лежало моё сокровище — тенедий. Я попытался объяснить ему, что ловлю редких бабочек для своей коллекции. Он испуганно смотрел на меня. И тогда я сказал только одно слово. Я показал на бабочку и произнёс: — Тенедий. И кивнул на свалку. Он... понял. Он понял, что эта бабочка водится на их свалке, а я зачем-то здесь на неё охочусь. Наверное, он даже видел не раз эту бабочку и её опознал. Он заулыбался. Он был доволен. Он был даже слегка горд. Оказывается, эта свалка — не последнее место в этом мире. Оказывается, в его скромной альма-матер тоже встречаются бриллианты. Оказывается, не всё уж так погано в этой жизни.
— Тенедий, — повторил я, восхищаясь добычей. Дружище сиял своей беззубой улыбкой. Я спрятал бабочку в пакетик, откланялся публике и пошёл.
— Тенедий, — вдруг услышал я вслед. Я обернулся.
— Тенедий, — медленно повторил мой друг. Лицо его выражало какой-то новый смысл. Он что-то осознал. Он запомнил новое слово — впервые за 20 лет. Я вернулся. Я протянул ему свой сачок. Сачок был уже изношен, и я собирался купить новый. Он бережно взял сачок. Он выглядел с ним как неандерталец с английским стеком.
— Ты будешь моим ассистентом. Я скоро вернусь. Мы поймаем много тене- диев, — тихо сказал я и пошёл прочь.
— Грустно немного... Я думаю, сейчас уже на свалке не так много бомжей. А про страшные расскажите.
— Вот, кстати, про настоящего медведя писал в «Сказе про Арга-Тас», это в прошлом году было. Шёл по одной заброшенной дороге, уже близко к посёлку Угольный, как вдруг услышал быстрые «шлепки» по грунту за спиной. Оглянулся и обомлел: на меня бежал медведь! Я несколько опешил, но... обрадовался! Наконец-то фотоаппарат у меня не в рюкзачке, как почти всегда бывало в эксклюзивных сюжетах, но висит на груди. А значит, я сфотаю медведя! Щёлкнуть успел только два раза — когда он уже остановился, метрах в тридцати от меня. Тотчас я выхватил из кармана ветровки прыскалку с аммиаком, а из рюкзачка быстро вытащил нож — кухонный «тесак» из квартиры. Никогда не брал ножей на экскурсии, но здесь, в районе Угольного, глядя на множество медвежьих следов, решил-таки брать... Итак, в правой руке у меня прыскалка, в левой — тесак, наставляю их на медведя, он смотрит на меня пару секунд, и вот уже вижу его намёт по кустарниковой лесотундре! Неспешный такой, типа: «Я тебя не боюсь, но вот появились другие дела...». Поразило, как легко он нёс, в плавных скачках, своё довольно массивное тело. Какая сила в лапах у этого зверя! Вот его след... Медведь был небольшой, трехлеток где-то, но такие, по словам местных, куда опаснее взрослых. «Пестуны — все дураки!» — здешняя присказка. Мда, силы у этого мишки, как у четырёх человек, и справиться с ним без средств защиты было бы нереально. Ну а так были встречи с тиграми, когда бродил по Приморью. Еще страшновато было, когда встретился с хищниками — незаконными старателями-уголовниками. Раз целый отряд их встретил. Их предводитель очень недобро пошутил, что вообще-то они меня должны грохнуть (как свидетеля). Жутко было, но, к счастью, им помешали оленеводы, что в том месте стояли. Со скалы упал, получив серьёзные травмы. Ещё что-то было... К страшным случаям отношусь как к специям. Без них блюдо жизни невкусно!
— Юрий, а как давно вы путешествуете по Якутии?
— Брожу по Якутии с 50- ти лет. Стукнуло мне столько, подумал я, что прожил достаточно, и пустился во все тяжкие. Сейчас мне 60. Думаю ходить по Якутии ещё лет 20. Хотя бывал здесь в начале 2000-х, но бэкпекером: рюкзачок, отельчик, что-то немного половил возле Якутска, в Усть-Неру съездил. Но потом в 50 лет решил, что это неправильно.
— Неужели вам никогда не бывает тоскливо в ваших одиночных путешествиях? Скучаете ли по цивилизации? По чему особенно?
— Тоскливо в одиночных путешествиях мне не бывает! Каждый день — восторг от новых пейзажей, цветов, бабочек, всего роскошного разнообразия гор и тайги. Даже когда идет дождь или снег и я сижу в палатке, тоски нет, ибо живу ожиданием нового дня, когда будет солнце и снова я окунусь в мир великой и превосходной природы! По цивилизации скучаю где-нибудь на 20-й день экспедиции. Хочется фруктов, пива, свежей тёплой постели, интернета и отсутствия комаров!
— Вы учились именно на энтомолога?
— На учителя биологии в пединституте. В школе, увы, не проработал и дня. Устроился в Воронежский заповедник. Потом был бизнес...
— Вот мне интересно: чем особенно примечательны бабочки? Кроме красоты, есть от них практическая польза?
— Они красивые! Я люблю всё красивое, особенно цветы и бабочек! Практической пользы от бабочек мало. Ну, тутовый шелкопряд есть... Опыляют цветы, хотя опылители они плохие, в отличие, скажем, от шмелей и пчёл. Красота! Она стоит больше любых практических польз.
— Понятно, что экспедиции для вас — это работа в поле. А зимой вы чем занимаетесь?
— Зимой занимаюсь организацией туров и строительством дома в деревне. Второго... Он будет для туристов. В первом буду жить сам. Ну и зимой научные статьи пишу о бабочках, репортажи...
— Для энтомолога рай, скорее всего, в джунглях. Вы там были?
— В джунглях не был, но собираюсь туда. Выбираю место, где не ступала нога энтомолога. Возможно, некоторые районы Папуа — Новой Гвинеи, острова Океании, что-то ещё. Энтомологи хорошо прошерстили мир, но ещё есть шанс оказаться в терра инкогнита. Может, этой зимой двину... Пока не решил. Ну ещё добавлю, что таки создаю коммерческий проект по бабочкам. Называется «Сад Паганеля». Усадьбы с бабочками! Вот, например, у Киркорова или, там, Меладзе есть роскошный приусадебный участок, море цветов, а бабочек нет! Не круто. Я разработал технологии содержания бабочек в садах: присылаем, выпускаем, и они там живут! Тут нужны специальные нектароносы, кормовые растения гусениц и некоторые другие нюансы. Всем этим занимаюсь до и после экспедиций на своём участке в деревне. Хороший проект. Имеет успех в Америке. В России ниша пока свободна. Красивые большие бабочки должны порхать в садах россиян! И этот проект постараюсь привести к успеху.
— Спасибо, Юрий, за интересную беседу, и ждем вас снова в Якутии!
Ирина ЕЛИСЕЕВА.