"Здесь мы присваиваем им имена заслуженных речников. Вот — это все капитаны и механики!"
Эта Набережная симпатична в любое время года. Вот и сейчас — солнышко ромбом, вокруг него гало, а вдоль берега ровным рядом, каждый в своей ледовой чаше, зимуют теплоходы, баржи, тягачи, толкачи, буксиры. Есть такая профессия: слесарь-судоподъемщик. Он разбирается с этими чашами, дабы добраться до корпуса судна. Что такое выморозка, как ее проводят, для чего она нужна? Об этом в репортаже «ЯВ».
ОТ ВОСХОДА ДО ЗАКАТА
Я выхожу из машины и звучно вдыхаю воздух: хорошо-то как! Из соседней машины выходит встречающая сторона — Андрей КОВАЛЕВ, замдиректора по флоту Жатайского судоремонтного завода.
— Аномально теплая нынче зима, — говорит. — А мне лично так не казалось, — возражаю, — холод стоял неимоверный.
— Выморозка у нас началась на две недели позже обычных сроков. Из-за теплой осени. А зимние температуры вполне устраивают — лед хорошо промерз.
— Какой толщины сегодня лед наблюдается?
— По дорогам даже до метра. Вот на первом этапе выморозки и требуются хорошие морозы, чтобы все корпуса льдом обойти как следует. А мы в середине ноября только флот расставили. Две недели ждали, когда лед возьмется.
—А что значит «расставили флот»?
— Это довольно длительный процесс — почти три недели с помощью дежурных катеров расставляем, затем ждем, когда схватится лед, а здесь, между прочим, 120 единиц флота зимует.
— Это чтобы так красиво в ряд все суда стояли?
— В том числе да, чтобы никакой хаотичности не было. Это же выдерживается определенное расстояние, чтобы и техника могла к каждому из судов подойти, и пожарная безопасность соблюдалась, и прочие требования. Это титанические на самом деле труды — всё во льдах делается и по холоду.
КЛУС И КОМАНДА
Мы подходим к огромному судну, под которым человек, стоя на коленках, небольшим кайлом отбивает очень приличных размеров глыбы льда. Человек абсолютно вымороженный: его одежда целиком заснежена, ресницы бьются о веки их обладателя и, кажется, вот-вот, не выдержав снежного груза на них, попросту отвалятся. Увидев нас, живой сугроб выползает на реку — до того он находился непосредственно в ней, под судном, — и скромно представляется:
— Клус. Михаил Александрович. Слесарь-судоподъемщик.
— Михаил Александрович, а далеко за сегодня вы уйдете? Я о расстоянии под судном.
— Так мы с напарником уже вторую майну за сегодня выбиваем. До конца светового дня еще на полтора судна планируем пробиться.
— А напарник где?
— Он еще под одним судном лед распиливает.
Михаил Александрович не прерывает работы, выкидывает огромные глыбы наружу и берется выбивать следующие. Он не напрасно говорит о световом дне — с выморозкой нужно поторапливаться, пока на улице еще светло, а посему бригады с самого восхода солнца пашут без всяких перерывов. Даже на обед. Во-первых, за время перерыва человек, а уж тем паче вся его одежда, не успеет просохнуть, а это большой риск простудиться при повторном выходе на реку. Во-вторых, важна погода: лед выбивается рядами, похожими на ступеньки, но выбивать можно лишь на определенную глубину, которую поставил караванный капитан — после замеров на каждом судне он эти цифры мелом наносит. Случись ошибка, и майну, с таким трудом вырубленную вручную, вновь зальет водой, а с ней, которая намерзнет новым слоем, бороться уже очень сложно. Посему караванный, просверлив тоненьким буром лед, обязательно вбивает в место бурения так называемый «чопик». Насмерть вбивает! И вот выбили один слой льда, следом за ним намораживается второй, а тут действительно нужен крепкий мороз. Пока замерзают эти слои, бригада выбивает первый — уже под следующим судном.
Есть также у слесаря-судоподъемщика еще один враг — пузыри! Затон лет сто уж некопанный, и от ила и прочей растительности идет процесс брожения — пузыри от него поднимаются наверх и прибиваются к майне, откуда их и приходится потом спускать. Словом, нюансов еще масса, и в этом деле точно необходим опыт, иначе не справиться.
— Михаил Александрович, а сколько весит одна такая глыба?
— По-разному. Это уж как добрый напарник отпилит (смеется).
— И сколько времени вы так по кругу, от судна к судну носитесь?
— Пару, а то и тройку месяцев. Со второго января как вышли, так без выходных и пашем. На минуточку, мы всего полчаса по реке бегаем, а руки-ноги уже промерзают. По прогнозу минус 35, но в Жатае мороз традиционно на пять градусов ниже, чем в Якутске. При всём этом на реке очень ветрено.
— А где вы греетесь?
— В майне. Где же еще?
— То есть во льдах?
— Ветра, во всяком случае, там нет.
— Да там и света-то нет, — от чувства какой-то безысходности у меня опускаются руки.
— Так это наша работа, — улыбается.
— Сколько времени требуется для освобождения одного судна?
— Мы же одновременно несколько судов вымораживаем. Со времени, когда первые глыбы отбиты, у нас еще неделя. Когда ушли под корпус, пилим каждые четыре дня. Нам бы градусов 45–50 мороза, и дело быстрее бы шло. Ан нет же, видите, как потеплело. Слои медленно промерзают.
— А вы не боитесь, что на каком-то этапе судно просядет и придавит, не дай бог, — плюю трижды влево.
— Да нет, — смеется, — они ж во льдах!
— Почему этот процесс называется выморозкой?
— Так замораживает их природа, а мы у нее забираем свои суда.
— Сколько лет вы их у природы забираете?
— Уже десятый год.
— Ой-ёй-ёй, тяжкий труд, — опять взгрустнулось мне.
— Поначалу вымораживали бригадой из пяти человек, так как разные классы судов, разный опыт у всех. Теперь на самых сложных по двое в бригадах работаем.
— Кстати, откуда столь интересная фамилия?
— Австрийско-немецкая. Предки мои еще при Елизавете в Россию приехали. Династия педагогов. Напарник Клуса не останавливает работы, из-за громкой работы пилы не слышит вопросов, а только делает легкое движение пилой чуть в сторону, чтобы ледяная пыль осела на фотографах, и загадочно улыбается. Скромные они. Работяги.
ПУТЕЙЦЫ
— Послушайте, ну 21-й век на дворе, неужто нет других способов это делать? — вновь обращаюсь к начальству.
— Так сейчас хоть электропилы есть, причем какие мы только не перепробовали — они о лед быстро ломаются. Немецкие вот себя оправдывают пока. А раньше и этого не было — одним кайлом и выбивали весь лед!
— И сколько им еще так биться?
— По плану нужно выморозить 2800 кубов, а на сегодня выполнено 30% от запланированного. На проходке у нас работают 12 человек. Думаю, всё выполним вовремя.
— То есть эта дюжина трудяг, до зубов вооруженных маленькими пилами и кайлушками, должна освободить ото льда 120 единиц флота? — брови мои смыкаются, как у Чапая перед боем.
— Выморозке подлежит порядка 30 судов.
— Придет лето, может, оно само как-нибудь и образуется? — желание вызволить эти говорящие «сугробы» из ледяного плена всё еще не покидает меня.
— Так суда еще ремонту подлежат! Андрей Юрьевич, наконец, понимает весь объем моего сочувствия к ребятам.
— Пойдем, я покажу, для чего это делается.
Мы идем к соседнему буксиру невероятно огромных размеров! Он освобожден ото льда, только огромные сосульки грозно свисают с кормы, всем своим видом угрожая: не стой тут! Однако Андрей Юрьевич без опаски бегает под ними и как из пулемета выдает завораживающий монолог:
— Этот буксир участвовал в съемках, которые проходили на мелководье, и из-за этого он погнул себе винты. Теперь их нужно выправлять, подтачивать, балансировать, как вы в шиномонтаже колеса балансируете. Валы тоже будем отдавать в проточку. Это, можно сказать, как подшипники. Старые шейки валки будем снимать, новые наплавлять, шлифовать, менять втулки, насадки тоже будем снимать для ремонта. Видите, там трещины? Это потому, что вода вовнутрь попала, льдом надавило, и насадка лопнула. Когда на док поднимаем, тогда и происходят такие несчастья. Железо «восьмерка», а лед рвет его как бумагу. Понятно, да? Конечно же, всё предельно ясно, главное, при этом кивать головой с очень умным видом и делиться собственным опытом:
— Мы однажды не успели до заморозков воду из бочки на даче вылить, бочку, и порвало ее как грелку.
— У наших судов внутри воды нет. Они полые. Чаша намораживается лишь вокруг корпуса. А если, к примеру, в танкере остатки воды не слили, то и их порвет так же. Как грелки. Лед — это мощная сила! Вот чтобы ледоходом не повредило винто-рулевой комплекс и другие системы корпуса, выморозка и проводится. Да и где же ждать, когда всё это естественным путем оттает, когда в навигацию сразу после прохождения льда выдвигаться нужно?
— Ну да, — соглашаюсь, наконец — на то вы и путейцы.
ЖИТЬ СТАЛИ ЛУЧШЕ
— Сколько он весит? — залюбовалась я якорем.
— Этот маленький — тонну.
— Ма-а-аленький.
— Большие на «Сибирских» — они по две с половиной тонны. На баржах — полторы. На этом носовые легкие — по полтысячи кило всего.
— А почему основной якорь сзади?
— Так он же толкач. На верхних участках Лены оборот же не сделаешь, потому что узко. И на них-то и встаешь на кормовой якорь. Это самые что ни на есть труженики, они же всё могут — и помощь оказать, с мели снять, и составом возят, за раз в низовьях Лены аж до Быкова мыса по две баржи загруженностью в пять тысяч тонн каждая толкают.
— А сам он сколько весит?
— Около 300 тонн. А док до 600 тонн поднимает.
— Гиганты!
— Это еще маленькие. У нас в Пеледуе есть морской док. Вот где мощь!
— И можно не переживать, что скоммуниздят.
— Прошли те времена. Жить стали лучше. Вот в 90-е воровали все подряд. Помню, когда на дальнем караване зимовало до сорока единиц флота, с парохода типа «Сибирского», с кормы, с палубы как-то умудрились цветной гребной винт снять. На руках полтонны унесли!
— Они у вас все «Сибирскими» называются?
— Они приходят на баланс с этим общим названием. А здесь мы присваиваем им имена заслуженных речников. Вот (показывает ряд) — это все капитаны и механики.
Со смотровой площадки, к которой мы едем уже после нашего вымораживания, вид открывается шикарнейший! Прищуриваю глаз и играю маленькими корабликами, представляя себя в роли великана. Хотя да, корабликами флот называть не велено. Это у военных корабли, а у гражданских — суда. Телефон, успевший запечатлеть панорамные пейзажи, теряет сознание. От холода. В это самое время к нам подъезжает директор Жатайского судоремонтного завода Виктор Шадрин.
— Виктор Леонидович, скажете что-нибудь жизнеутверждающее?
— Всё идет по плану — корпусные работы, плотницкие, слесарные. Флот будет вовремя подготовлен к навигации. Это наша жизнь, наша работа — здесь мы всё знаем, всё умеем, так что непреодолимых трудностей нет. Надеюсь, ничто нас не остановит.
— Если не финансовые затруднения и мировой кризис, да?
— Мы же акционерное общество. Сколько заработали, тем и располагаем.
— А конкуренцию чувствуете?
— А как же. На реке много судоходных компаний. В советское время был один ЛОРП, все госзаказы наши. А теперь нет — под рынок надо подстраиваться. И вот тут все наши структуры работают как один общий механизм.
КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ
Финальной точкой нашей экскурсии назначена столовая — вот уж реально путешествие в прошлое! И первое — щи со сметаной, и второе — котлета с рисом и подливой, отличаются вкусом блюд из советской столовки. Удивительно, но и вкус хлеба характеризуется тем самым, как из советской пекарни. Увидев на форме нашего главного проводника депутатский значок, я уже не даю своему визави спокойно пообедать.
— Андрей Юрьевич, так вы местный депутат?
— Так точно!
— Вы жатайский?
— Корни мои хандыгские. В Жатае живу с 1989 года. Первое образование получил в нашем Жатайском техникуме, в советское время это было ГПТУ5. Затем речное командное училище. И уже после его окончания — Новосибирский институт водного транспорта.
— В речники романтика позвала?
— Я же вырос на Алдане. Без реки никак. Да, это в крови. И выбор осознанный. Выморозка
— Про речное училище молва ходит, что одно хулиганье туда идет.
— Не знаю, как сейчас, а в наше время там конкурс был — два человека на место. И отбор шел жесткий — преподаватели настаивали на том, чтобы выбор был сделан осознанно, ведь тогда растили верных профессии. Романтика имеет место в первые навигации, а в целом там вкалывать надо и любить это дело. Лену от истока до устья прошел. По всем боковым специалистом по малым рекам работал.
— Надо книгу написать.
— Об этом на пенсии подумаем.
— С каждым разом всё больше убеждаюсь, как Жатай стремительно развивается. Отделение от ГО «Якутск» сыграло в этом определенную роль?
— Основополагающую! Всё на моих глазах происходило. Референдум провели, проголосовали за отделение. С первым главой Анатолием Ефимовичем Кистеневым Жатаю очень повезло. Сегодня мы держим первое место среди муниципальных образований в стране. Думаю, Якутск желает забрать нас обратно.
— Мне очень нравится жатайская реализация умных домов и расселение из аварийных — по федеральным программам.
— И строительство соцобъектов. Рядом с умным садиком запроектировали точку роста. Скоро начнется строительство новой школы. Мы, кстати, заметили, что даже городские приобретают тут жилье. А что, инфраструктура развитая, воздух чистый, вот она речка, а комарья летом нет, так как всё в асфальте, поселок спокойный. Можно вечером выйти погулять, не боясь никого.
— Выйти вечером и в безопасности гулять — я лучшей рекламы в Якутии еще не встречала.
— В том числе и поэтому цены на квартиры в Жатае в сравнении с прошлыми годами в разы выросли. Спрос появился.
— Как с безнадзорными собаками дела обстоят?
— Как у всех. Плохо. Нужны поправки в бурматовский закон однозначно. Городские приезжают, отлавливают собак, через неделю привозят обратно, и при этом не только наших.
В ПОНЕДЕЛЬНИК НЕ ВЫХОДИМ
— Судоверфь-то новая строится?
— А как же! Открытие уже в следующем году. Там пять тысяч новых рабочих мест планируется. Вот в ожидании притока приезжих.
— А своими кадрами никак нельзя обеспечить?
— Своими, дай бог, если хотя бы на 10 процентов мест укомплектуем.
— Есть же целый техникум! Отчего не готовить кадры?
— Обучаем! Оборудование новое закупили. Но не горят глаза у курсантов, понимаете? В основном ребята из улусов приезжают с намерением хоть какое-то образование получить. Максимум 2–3 человека из группы будут работать по специальности. К нам ведь отправляют курсантов на практику, и мы видим именно такое положение дел — нет ни желания, ни стремления посвятить себя речному флоту. В речном училище так же: если бы девчонок не брали, вообще бы набора не случилось — одни юбки по училищу бегают.
— Обидно за родные училища?
— Да и за профессию тоже. Нет у флота прежней привлекательности и престижа. Я свою первую практику отработал под 33% зарплаты, остальное училищу уходило, так и то принес домой семь тысяч рублей. Это был 1990-й год. Мои родители в глаза таких сумм не видели.
— Что-то училище многовато себе прибирало от заработанного.
— Так и мы были на полном государственном обеспечении: питание, обмундирование и так далее.
— А сейчас не так?
— Уже не так. Даже обмундирование курсанты сами себе приобретают. У меня младший сын сейчас учится. Старший сын не пошел по моим стопам, он у нас лейтенант полиции.
— Зато младшему учиться легко.
— Так он со мной на речке вырос! Очень активный товарищ.
— Есть у речников особенные традиции?
— Первый рейс никогда не выйдет в понедельник! Даже если таковой выпадет на понедельник, команда будет стоять до нуля часов, а уж после отдаст швартовы.
— А как же насчет разбить бутылку шампанского о борт?
— Так это об новый теплоход. Вот будет судоверфь — так и шампанское побьем!
— Вы же были судостроительным заводом?
— Последнее судно, а это был колесный буксир, мы построили в 1986 году.
— Ну что ж, будете бить шампанское — зовите!
— Конечно!
***
На обратном пути мы заезжаем в магазин за местной выпечкой. Жатайский хлеб действительно ароматен…
Яна НИКУЛИНА. Фото: Петр БАИШЕВ.