Андрей Геласимов: «В 55 меньше понтов, чем в 35»
В Якутск прибыл десант «Тотального диктанта». До самого мероприятия осталось больше недели, а пока в Якутске проходит «Фестиваль грамотности». В команде «ТД» и Андрей ГЕЛАСИМОВ, писатель, к имени которого якутяне, не скрывая гордости, прибавляют слово «наш». Последний раз Андрей в Якутске был пять лет назад, когда презентовал свой роман «Холод». Пять лет — солидный срок и приятный повод для очередной встречи.
— Андрей, в последний раз мы виделись две книги назад, что за это время изменилось?
— Написал и опубликовал два романа — «Роза ветров» и «Чистый кайф». Я пришел на работу в Литинститут, теперь снова препод. Стал издателем — сотрудничаю с издательским домом «Городец», веду две книжные серии — «Ковчег» для начинающих авторов, которых сам отбираю, и французскую серию — «Коллекция Фредерика Бегбедера».
— Как тебя в институт занесло? Опять на те же грабли?
— Знаешь, первые годы, когда ушел из ЯГУ, я скучал. По академической среде, по студентам. Мне нравилось, пытался понять окружающую жизнь с их помощью. Чувствовал, что взрослею, и они мне помогали разбираться в быстро меняющейся реальности. Потом двадцать лет занимался писательской работой, и вот эта связь с меняющейся реальностью у меня нарушилась. Я перестал меняться, а реальность продолжала. И поэтому, когда начал писать «Чистый кайф», мне было непросто понять рэп-культуру, это новое субсообщество, весь этот андеграундный раздел. Зайдя в тему рэпа, понял, что я уже заскорузлый. Поэтому и роман «Чистый кайф» мне помог, и когда ректор Алексей Варламов мне сделал это предложение, я его не сразу принял. Мы с ним общались месяц-другой на эту тему, потому что занятость у меня была большая, но он мне сказал: «Ты сможешь продолжать все свои дела, потому что семинар у тебя будет раз в неделю». Я со студентами встречаюсь по вторникам на три часа. Даю задания, и они мне в течение недели пишут тексты, а потом мы их три часа анализируем, разбираем и думаем, как сделать лучше. Мне нравится в «Лите», он отличается от обычных вузов. Поскольку я когда-то в ГИТИСе учился, мне понятна природа творческого вуза, и она меня устраивает своей неакадемичностью, странными студентами — они не похожи на обычных, больные на голову, одержимые вопросом «Талантливые они или нет». Очень интересно наблюдать за этими весами, которые раскачиваются, и пытаться удержать их от депрессии. Это задача большая, но мне кажется, что я с ней справляюсь.
— Ну и талантливые они?
— Как-то вот. Спорадически. Когда мы набирали курс на экзаменах, я назвал те фамилии, которые меня убедили своими текстами. Потом они стали писать как-то по-другому, и я подумал, что, может, за них кто-то написал эти вступительные тексты?
Но, может быть, они стали писать по-другому, потому что я принес им жесткую систему. То есть они думали, что будут самореализовываться, на что я им сказал: «Забудьте вообще! Будете мне делать экспозицию, экспонирование персонажа. Выстраивать конфликт, учиться строить фабулу». До меня они этого не знали. Они писали, как бог на душу положит. Мы пошли по строгим классическим канонам. Работа с текстом, кульминация, исходное событие, событие «точка невозврата», работа с персонажами. И я видел, что им это понравилось. Но писать в этой системе они смогли не сразу. Было видно, что они теряются. Они привыкли по-своему заходить в текст. А я запретил и показал, как надо. Учил причинно-следственной связи, что событие «Б» вытекает из события «А» и оно не может возникнуть ниоткуда. Я же им сказал, что если с героем что-то происходит, то это должно происходить по его вине. Сейчас они стали более-менее выравниваться и уже пишут сносные тексты. Я их опубликовал в «Ковчеге».
— Так если они такие «никакие», может, отчислить их и не мучить?
— Нет, я никого не отчислил, наоборот, ко мне еще приходят. С других курсов. Они просятся каждый семестр. Я разрешаю приходить на семинар студентам с других курсов, мы разбираем их работы, но они не числятся у меня и не будут защищать у меня диплом.
У меня есть люди, у которых совсем ничего не получается, я им говорю: «Спокойно, учимся стоять на коньках». «Лит» же выпускает не только писателей. У них в дипломе будет написано «Литературный работник», а это: редакторы, административные сотрудники издательств, корректоры, критики. Поэтому я им говорю: «Ребята, если не получается — не парьтесь!».
— Так что, можно научить человека писать?
— Нет, если у него нет данных. Ты можешь научить человека танцевать? В принципе, да. Но он не будет танцевать, как прима-балерина. Прима-балерина должна родиться, у нее должна быть определенная постановка спины, выворотность ног, руки определенной гибкости. Но научить человека ритмично двигаться под музыку ты можешь.
— Так, может, среди них есть и будущие Толстые?
— Пока невозможно это определить. У них бывает так, что они пишут какую-то чушь, а потом выстреливает абсолютно мастерский текст. Такие вещи происходят, но я боюсь, что случайно. Вернее, эту случайность тщательно модулирую, подготавливаю к ней все события. Мы говорим, говорим, а потом она приносит какой-то офигенный текст, все его читают и говорят: «Ну, Наташка, ты даешь!». А она такая: «Я не ожидала», а я ей: «Вот так и происходят важные вещи».
— То есть ты сейчас из писателя и производителя текстов перешел в стан собирателей?
— Я сейчас активно ищу таланты. Во-первых, надо отдавать долги. В свое время меня же кто-то нашел. Я нашел совершенно уникальную девочку в Самаре на конкурсе молодых литераторов. Она прислала гениальный текст, неожиданный от двадцатиоднолетнего существа, хрупкой девушки. Она работает фельдшером на скорой, и она меня убедила сразу. Я ее попросил дописать, сделать книгу. Там были записки фельдшера. У нее острый взгляд, вот у нее как раз все данные «балерины» есть. Зовут ее Мария Ким. Мы книгу издали, называется «Мой телефон 03». Она уже номинирована на «Национальный бестселлер», находится в длинном списке. Мы ждем объявления шорт-листа, зажимаем кулачки, и если Машка пройдет, то счастливее меня ты человека не найдешь.
— Так у тебя же обновленная «Рахиль» тоже на «нацбест» номинируется?
— Она там тоже есть, и если она не войдет в шорт-лист, то мне будет совершенно наплевать на судьбу своей книги.
— Вот ты говоришь, что на судьбу книги тебе плевать. Так а чего ты ее тогда переписал?
— Переписал. Потому что в 35 ее написал, и я сильно изменился за 20 лет. Я стал лояльнее к жизни, у меня к ней меньше претензий. И меньше понтов. Потому что в 35 я сильно понтовался. Был элемент самолюбования, довольно отвратительный, и, поскольку я от всего этого избавился, заглянул в книгу и все это там увидел. Мне не понравилось, и я все убрал. Молодость, она высокомерна.
И в «Рахили» это есть, точнее, было. Теперь осталась только работа над формированием смыслов. И поскольку он стал мене высокомерным, он стал привлекательнее для читателя.
— Так лет через двадцать ты и «Холод» перепишешь…
— «Холод» я буду переписывать не через двадцать лет, а гораздо раньше. Я хочу дописать, детективную линию. Как продюсер и издатель я знаю, что она нужна. А в тот момент я был занят другим — нисхождением Филиппова, моего персонажа, в ад. Сейчас я понимаю, что читателю много даст выход во внешний мир и он не только сможет смотреть в это поганое нутро героя, а оно поганое, намеренно сделано поганым. Я из себя весь негатив изливал в этом персонаже. Я пережил довольно серьезную депрессию, утратил целеполагание в жизни, не понимал, зачем дальше жить. Я взял, сделал эту куклу вуду — персонажа Филю, и в него всё это вхерачил. Когда это туда ушло, я оглянулся, из себя всю эту гадость выкинул, и она досталась персонажу, и я его кокнул. Это был обряд вуду.
— Ты стал издателем, чтобы переиздавать свои тексты?
— Ну, может, в том числе и поэтому. А что? Что хочу, то и делаю. Переиздал. Невестка мне обложку новую нарисовала, красивую.
— Да у вас там еще и семейный подряд?
— Ага. Боря, мой сын, он редактор. Жена другого моего сына рисует нам обложки. На «Нацбесте» все говорят: «Обложка — огонь!». Алена у нас лупит, внуков мне рожает и обложки рисует.
— Свое-то что-нибудь ты напишешь еще?
— Я обещал давным-давно одному издателю роман. Написал страниц сорок, называется «Время барабанов», это было лет пять назад. Причем издатель взял с меня слово, что он не уйдет в другое издательство. А я человек слова. И сейчас я пытаюсь за него браться, и мне даже нравится то, что я с ним делаю, но времени не хватает.
— А с кино у тебя как?
— Только что отказал коллегам из одной продюсерской компании в написании сценария «Степных богов». Права передаю, а сценарий писать не буду.
— А вдруг тот, кто будет, возьмет и все испортит?
— Тут как бог решит. Есть и другие предложения, и, видимо, я на них откликнусь, потому что там режиссер с очень звонким именем. Там буду писать сценарий сам. А значит, что «Время барабанов» отодвинется.
— Ты прибыл на этот раз в Якутск в составе «Тотального диктанта». Чем тебя привлекает эта история?
— Мне нравится команда, я не встречал таких людей раньше. Они одержимые. Я понимаю, когда люди работают в кино, за большие деньги, там понятна одержимость. Что движет этими людьми, я не знаю. Наверное, к ним и прицепился, чтобы это понять. Странные же они, их волнуют запятые, чистота русского языка. А меня взволновала их заряженность.
— Если их как-то можно попробовать понять, то можешь ли ты понять, почему на «Тотальные диктанты» ходят тысячи людей?
— Их я тоже хочу понять. Знаешь, как это интересно, когда они приходят за «пятерками». Мы в Питере в магазине сидели и награждали отличников. Там лежали работы, и люди приходили, искали свои и расстраивались, что у кого-то тройка. Тут человек вытаскивает свою работу, а у него «отлично». И вся команда сбегается, все хлопают. Я с ним фотографируюсь, подписываю его работу «От автора всей этой ерунды Андрея Геласимова отличнику «Тотального диктанта» такому-то».
— Совсем забыл, у тебя же «Жажду» на якутском языке выпускают. Как так получилось?
— Было так. Мы встретились на книжной ярмарке в Москве с директором издательства «Бичик» (сейчас «Айар» — Прим. ред.). Я в жуткой суете куда-то бегу, и тут он ко мне подходит: «Андрей Валерьевич, здравствуйте!». О, а я смотрю, земы! «Мы издательство «Бичик», у нас тут стенд». Я пошел, посмотрел, говорю: «Крутямбо!». И они мне так, негромко: «Вот хотим вашу книгу на якутском языке издать», а я им: «А, издавайте!». И это был вообще не вопрос денег, ну какие там деньги. Но потом они мне гонорар какой-то заплатили. Книжка вышла, у нее потрясающая обложка, мне она безумно нравится.
— А не кажется тебе, что это запоздалый реверанс за то, что в свое время не рассмотрели талантливого парня из ЯГУ?
— Нет, не кажется. Как говорил Веничка Ерофеев: «Все должно происходить медленно и неправильно». Я знал, что «Жажда» хорошо написана. В Якутске не знают, зато ее знают в Париже, Техасе и Берлине. И мне этого достаточно. Но когда книга все-таки вышла на якутском языке, счастливее меня не было человека. И одна из первых реакций на эту новость на «Фейсбуке» была от кого-то из коллег: «Андрюха, так все-таки есть пророк в своем Отечестве». «Все произошло медленно и неправильно». И к этой прямой цитате я добавляю: «И именно так все должно происходить, и это правильно».
Александр ХАВРЕНКО, фото предоставлено героем материала